— Ничего-ничего, вы можете заплатить за них позже, — успокоила ее девушка с цветком.
«Ага, жди, заплатит она тебе».
Сочувственные руки препроводили ее в другую лодку, сунули под спину подушку.
Качнулась лодка, отходя от причала, и, набирая ход, пошла на открытую воду. В ухе ожило знакомое зудение, снова ставшее голосом.
— Вот молодец, хорошая девочка, — обратился он к ней, как к собаке, — умница, Миленочка. Всегда хочет сделать как лучше. Ну просто загляденье.
Милена откинулась на подушку и глубоко, со всхлипом вздохнула.
«Мне нужен платок, завязать глаза, — подумала она. — И затычки в уши».
На носу лодки зазвучала песня:
Леди у лэй ла,
Леди меня помнит?
«Это же тот мальчик, — догадалась она. — Тот самый, что привез меня сюда».
Больны ль вы, леди?
Вы больны ль, как я?
«Больна? Почему больна?»
— Ты что у нас, певец? — спросила она как бы в шутку. Еще неделю назад он им не был.
Леди, теперь я пою,
Иначе я не говорю.
«Как, уже и здесь? Болезнь добралась и сюда? — невесело подумала Милена. И вдруг ее пронзила мысль: — А ведь, кроме меня, сюда никто не приезжал. Может, именно я и привезла заразу?»
— Что ж, тогда пой, — сказала она мальчику.
«Зараза, — послышалось в ухе. — Ты и есть зараза».
ВСЮ ДОРОГУ, пока они плыли по Болоту, мальчик пел. Истощив весь свой репертуар, он начал просто выводить мелодии без слов — словно воспевая красоту мира, которого Милена не могла больше видеть. Приоткрыть веки она рискнула лишь раз; перед глазами мелькнула синяя вода и серебристо-серые камыши. Затем свет перед глазами начал рассеиваться, расплавляться в бесформенную маслянистую массу. В ее глазах сидела Троун.
— Что, любишь азартные игры? — прошептал вкрадчивый голос.
«Для того чтобы создавать образы, необходимо зрение, — прикидывала Милена. — Она может помешать мне делать голограммы. Вообще не дать заниматься “Комедией”. Ну и что? Главное, постановка уже запущена. В крайнем случае могу пойти к Мойре Алмази и попросить снять меня с режиссуры: мол, выдохлась — и передать работу кому-нибудь другому. Но тогда Троун может их уговорить взять себя в качестве техника. А это меняет дело. И опять же нет гарантии, что она перестанет меня истязать.
Надо найти какой-то способ защищаться. Неужели никак нельзя заблокировать свет, сбить ей фокусировку?»
Милена открыла глаза. Мир, ненадолго представ в обычном обличии, вскоре опять подернулся рябью и расплавился. Милена повела головой из стороны в сторону. Мир, ненадолго вернувшись, вновь сменился хаотичным набором красок. Следующая попытка повести головой закончилась новым колким сполохом в глазах.
— Ох-х, — тихо выдохнула Милена и затихла.
Между тем она выяснила: фокус достаточно узкий, причем наводится далеко не сразу. К тому же для фокусировки Троун прежде всего необходимо достаточно света.
И тут сам собой всплыл ответ. Неделю назад на улице Кат Милена слышала, как зазывает к своему лотку клиентов торговка игрушками — здоровенная баба с высоким, пронзительным голосом. Кстати, тоже певунья:
У вас есть друзья,
Что не видят себя?
Как будто из сказки —
Зеркальные глазки!
Вещь, что нам доверена,
Историей проверена!
Она торговала зеркальными контактными линзами. Так, пустячок, очередная симпатичная безделушка.
Но зеркальные линзы отражают свет.
Да, конечно! Зеркало отражает свет, делая фокусировку крайне затруднительной, и к тому же сводит на нет интенсивность света в глазах — то самое, на чем играет Троун. При этом ей придется наводить фокус уже не спереди, а сзади, что гораздо сложнее. Милена с помощью вирусов подсчитала интенсивность света, исходя из суммарной мощности Преобразователя.
Должно хватить. Вроде как должно.
Но как добраться до Кат, чтобы купить линзы?
— Отвези-ка меня к той пристани, что у Эмбанкмент Гарденс, — сказала она певчему мальчику. — Оттуда до Зверинца ближе всего.
«Единственная возможность добраться до Кат, чтобы Троун не успела меня ослепить, — это заблудиться по дороге к Зверинцу и случайно там оказаться. А чтобы сделать это, надо разозлить ее так, чтобы она для острастки пальнула в меня светом. Получается, надо ее сейчас вывести из себя».
— Ну что, Троун, — сказала она вслух, — видишь, ты выиграла!
Тишина.
— Троун, чего молчишь-то? Здесь никого нет, можешь отвечать.
Глаза остренько кольнуло; Милена зажмурилась и закрыла их руками. Однако открытыми остались уши и кожа рук и лица, рядом с которыми вдруг словно чиркнули спичкой. В ухе завозился червячок.
«Троун здесь ни при чем. Это ты, сама. Помни об этом», — предупредил он.
«Я могу выводить ее из себя, — напомнила себе Милена. — А значит, и контролировать».
«Так что видишь, Милена, есть все же справедливость на свете. И ты больше не сможешь помыкать людьми».
«Тишина и темнота, — подумала Милена. — Вот кто мои союзники и друзья».
МИЛЕНА ПОПАЛА В ВОДОВОРОТ рынка Нью-Кат. Был самый разгар Лета Песен. Пели здесь решительно все — в том числе и те, кто не был болен, — просто так. Очередное модное сумасшествие. Милена брела шаткой поступью, поминутно спотыкаясь и сталкиваясь со встречными.
— С утра кругом сплошная пьянь! — пропел кто-то поблизости на мотив первой строки бетховенской «Оды к радости».
Песни вокруг так и звенели, так и катились волнами.
«Ты где? Где ты?» — допытывался сердитый голос в ухе.
«Не знаю! Я заблудилась! Ты же мне ничего видеть не даешь!»
Песни накатывали валом. Голос в ухе что-то сказал, но среди песенного гвалта Милена ничего не разобрала.
Мне б сейчас у моря освежиться…
Кто-то дернул Милену в сторону — видимо, она случайно вышла на проезжую часть: отчаянно звонили велосипеды; один промчался так близко, что ей ветром взъерошило волосы. Взор прояснился. Мимо на скорости проезжали велорикши с груженными продуктами прицепами.
Освежиться мне у моря бы сейчас…
Рядом, у прилавка с фруктами, возмущенная покупательница напевала «Семь-сорок»:
Что за ерунда такая!
Мне нужна одна папайя!
Все рынки, все рынки
Так торгуют день-деньской!
Голос — теперь уже самой Троун — скрежетал в ухе:
«Так ты что, на рынке, что ли? На этой чертовой Кат? Как тебя туда занесло?»
