– Почему дурой? Ты что, до сих пор так считаешь?
– Да. – Она почувствовала угрызения совести по отношению к памяти человека, с которым была так счастлива, но она была в долгу и перед Эдвардом. Он не побоялся бы рискнуть своей карьерой и ее деньгами.
– Странная любовь, тебе не кажется?
– Да. Наверное, рано или поздно я опомнилась бы. И я ведь еще не забеременела – представить себе не могу, что бы я делала тогда! Я должна еще быть благодарна тому, что разразилась война.
Он поморщился:
– Не смей даже думать так! А Терри?
– Реакция, всего лишь реакция. – Терри был даже младше Эдварда, и по чистой случайности у него были такие же черные волосы и синие глаза. – Он был прекрасный человек, но все могло выйти еще хуже. Мы оба с ума сошли от любви, оба, но нас ничего не объединяло. Это бы не продлилось долго. Мы бы жили очень несчастливо.
– Спасибо, – прошептал он.
– За что? – Искренность за искренность… – А что Исиан? Ты любил ее?
Он покачал головой и горько улыбнулся – убежденный, что она ему не поверит.
– Нет. Я же говорил тебе. Любовь между пришельцем и туземкой немыслима. Вне зависимости от того, какой мир ты выберешь, один должен стареть, а другой – нет. Я мог бы полюбить ее. Но я не мог позволить себе этого.
– Тогда как насчет мисс Элиэль, которая день и ночь преследует тебя со своими огромными дурацкими глазами?
Он выгнул бровь, и уголок его рта пополз вверх.
– Алиса, милая, ты, часом, немного не… гм?..
– Я? Разумеется, нет! Если уж на то пошло, она очень даже ничего – со своим классическим профилем, сверхволнительным телосложением и жизнью – сплошным сюжетом для драматического романа. Мне только хотелось бы, чтобы она держалась чуть подальше от меня, только и всего.
– Ее собственный отец околдовал ее, – сказал Эдвард. – Нет, ты можешь себе представить: собственную дочь? Я снял заклятие…
– Другим поцелуем?
Он расхохотался.
– Не дышите на меня паром, миссис Пирсон! Ну, если ты так уж хочешь знать, да. Но не очаровывал, честно.
– А все остальное она уже сама?
– Ну да! Она была оскорблена и несчастна; она выбрала первого попавшегося мужчину, чтобы закрыть зияющую брешь в душе. А ответ все тот же: любовь между пришельцем и туземкой немыслима.
Алиса хотела уже было извиниться за допрос, когда он еще раз пожал плечами.
– Я только надеюсь, она не наложит на себя руки, когда… когда обнаружит, что я не могу ответить взаимностью.
– Или когда что?
– Давай поговорим о чем-нибудь более веселом. А помнишь…
Много ли найдется мужчин, способных устоять перед такой штучкой, как Элиэль? Жизнь была бы гораздо проще, если бы таких, как Эдвард, было больше.
Подъем на Фигпасс оказался тяжелым, а спуск – и того хуже. Алиса остановилась в тени скалы, чтобы перевести дух. Плотный как отсыревшая фланель туман плыл мимо нее, а бесконечная вереница Свободных так и продолжала тянуться по дороге. Джулиан казался смертельно усталым, но чувство юмора продолжало пока действовать безотказно.
– Товейл? – переспросил он. – Он совсем крошечный и ужасно важен в стратегическом отношении, так как соединяет сразу несколько вейлов. Таргианцы всегда считали, что боги сотворили его для них; вот только убедить товианцев в этой очевидной истине им так и не удалось. Товианцы – это дикие горцы. По сравнению с ними шотландцы или афганцы – все равно что трусливые зайцы.
Таргия несколько раз пыталась захватить вейл. Местные спускались с гор ночами и перерезали таргианцам глотки. Таргианцы даже отомстить толком не могли – они предпочитают сражаться в тесном строю, а здесь местность этого не позволяет. Их армиям приходилось каждый раз силой прорубаться через вейл – по дороге туда и по дороге обратно, что сильно портило их внешнюю политику в отношении всех остальных. Поэтому они в конце концов заключили джентльменское соглашение: Товейл официально независим, но не мешает Таргии маршировать туда-сюда по его территории и не пускает к себе никого другого. Так что теперь таргианцы вольны мутузить кого угодно, кроме товианцев, а товианцы вольны заниматься внутренними разборками. Все счастливы, потому что занимаются любимым делом.
Она рассмеялась:
– Вы циник!
– Этому я научился еще на Земле, – ответил он, нахмурившись.
Свободные еще спускались тысячами в Товейл, когда разразилась снежная буря. Перевал оказался закрыт. Снег падал тоннами, день за днем, заперев паломников в лагере. В срок успели проехать только несколько телег. Первым вышло топливо, но это как раз было не так уж и страшно. Люди набились во все имевшиеся в наличии шатры, а шатры занесло снегом, так что, несмотря на вонь, темноту и сырость, там было вполне сносно – хотя бы не холодно. Тропинки, соединявшие шатры, превратились в узкие траншеи. Съестные припасы подходили к концу. Рацион урезали, а потом и вовсе перестали выдавать, ибо последние остатки предназначались только детям и кормящим матерям – в этом крестовом походе участвовали даже матери с грудными детьми.
Эдвард регулярно обходил шатры, навещая каждый по меньшей мере раз в день. Носители Щита бывали в них чаще, особенно те, кто умел хорошо говорить: Элиэль, Пинки, Домми. Вспыхнул грипп, но с ним быстро разобрался Освободитель. На смену гриппу пришла скука. Пение гимнов приелось. Начались споры. Алиса радовалась, что знает язык слишком плохо, чтобы понимать их. Терпение истощалось, а голод терзал все сильнее.
Постепенно Свободных начинал охватывать страх. «Филобийский Завет» обещал, что Освободитель принесет смерть Смерти, но ничего не говорил о его спутниках. Как знать, может, они умрут первыми?
Алису это беспокоило – она слышала о плодах мученичества от Джулиана, – и не одну ее. Слова Эдварда или даже Носителя Щита снова ободряли всех, но ненадолго: сомнения возвращались.
Это была ночь второго голодного дня. Терпение почти иссякло. Где-то в темном шатре спорили двое, не обращая внимания на недовольное ворчание сонных соседей. Все тело у Алисы затекло от долгого сидения с подобранными ногами, но ее очередь вытянуться еще не пришла. Бесформенный комок меха, к которому она прислонялась, был Джулиан. Она совершенно точно знала, что в палатке нет больше никого, понимавшего английский.
– Джулиан?
– М-м?
– Он изображает Иисуса.
– М-м… Я хочу сказать, да.
– Как вы считаете, насколько далеко он намерен зайти?
– Изгнание торговцев из храма? Тайная вечеря?
– Вы знаете, что я имею в виду. Голгофа.
Он вздохнул.
– Я бы не ставил на него, если бы он считал, что это необходимо. К счастью, до этого вряд ли дойдет. Я спрашивал Профа, и он со мной согласен. Нет способа, которым его смерть сама по себе могла бы уничтожить Зэца. Эдварду, конечно, грозит чудовищная опасность. Шансы его до сих пор невелики, так что он вполне может погибнуть. Но если до этого и дойдет, я уверен, это будет не по его воле.
