— И вообще, — продолжаю я, — скоро мы получим ответы на все наши вопросы. Послезавтра…
— Завтра, — поправляет меня Слегин. — Уже — завтра…
— Разве? — искренне удивляюсь я.
— Да-да, ты не учел, что провалялся без сознания целые сутки.
Астратов тяжко вздыхает.
— Хотелось бы надеяться, что мы успеем принять к сведению эти ответы, — говорит он.
— Страшно? — подмигиваю ему я.
— А тебе — нет? — отвечает вопросом на вопрос «раскрутчик».
Я старательно прислушиваюсь к своим ощущениям.
Нет, ни следа от того страха, который преследовал меня во Взрослом Доме. Или это сказываются последствия наркоза?
— Одного не могу понять, — вдруг говорит Слегин. — Володя Гульченко… Я же знаю его… то есть знал… почти двадцать лет, и мы с ним прошли огонь, воду и медные трубы. Он всегда был надежным парнем. До сих пор не могу понять, как он стал предателем…
— Очень просто, — говорю я. — Этого надежного парня Дюпон купил с потрохами, едва очнулся в теле Кеворковой. Он открыл ему тайну своего «завещания» и не только это. Он пообещал ему деньги, много денег — и, возможно, частично сдержал свое обещание. А еще Дюпон открыл Гульченко глаза на то, как можно извлечь выгоду из обладания этой важной информацией. К тому же у Владимира всегда была возможность избежать разоблачений, прикончив в решающий момент своего нового «патрона». Что он и попытался сделать на крыше… Если бы вы не подоспели вовремя, то боюсь, что он расправился бы с нами обоими так, что никто потом и следа нашего не нашел бы. Особой необходимости в подачках Дюпона у него уже не было. Дюпон сам подсказал ему возможный путь приумножения капитала. Достаточно было довести информацию о предстоящем конце света до прессы — разумеется, анонимно, но с предоставлением документальных доказательств, — и в том хаосе, который охватил бы мир, можно было бы провернуть такие финансовые операции, которые сделали бы его одним из самых богатых людей планеты… Лично мне в этой истории с предательством не ясно одно: как Гульченко удалось заставить замолчать своего напарника? Того, вместе с которым он реинкарнировал Дюпона. Он что — убил его? Или по-братски делился с ним «гонорарами» Дюпона?
— Дело в том, что никакого напарника не было, — говорит Астратов. — У нас не всегда хватало людей, чтобы проводить реинкарнацию парами наших сотрудников. И в тот день, когда обработке подверглась Ира Кеворкова, Гульченко работал один. Это я…
— …так, к слову, — насмешливо подхватывает Слегин.
— А файл отчета? — осведомляюсь я. — Вы же сами сказали, что видеозапись велась в автоматическом режиме по каждому факту реинкарнации?
— Володя… то есть Гульченко… он мог подделать запись, — говорит Слегин. — И сделал это очень чисто, комар носа не подточит. Записью сейчас занимаются эксперты…
— Собственно говоря, нам давно надо было прозреть, — говорит Астратов. — А мы слишком верили в наших сотрудников, чтобы допустить мысль о возможности предательства…
— Не зря же компьютерщики считают, что в системе «человек — машина» самым слабым звеном является человек, — говорю я. — Какая именно машина — не столь важно. Интеллектор, воплощающий собой искусственный разум, или простейший часовой механизм… будильник, например… Главное — кто этой машиной пользуется. И как…
В дверь осторожно стучат, и в палату заглядывает молоденькая медсестра с аккуратной прической и, на мой взгляд, в слишком коротком халате.
— Извините, Юрий Семенович, — говорит она, — но там к Саше пришли мужчина и женщина…
— Опять родители, что ли? — осведомляется ворчливо Астратов.
— Не совсем, — мнется девушка.
— Как это? — вскидывает брови «раскрутчик».
— «Не совсем родители» — это что-то новое, — подмигивает мне Слегин. — То же самое, что «почти беременная»…
— Их фамилия — Кеворковы, — упавшим голосом сообщает медсестра.
— Ч-черт! — закатывает глаза к потолку Астратов. — Этого нам сейчас только не хватало!.. Надеюсь, вы объяснили им все как полагается?
Девушка смущенно теребит лакированными коготками полу своего мини-халатика.
— Видите ли… — бормочет она. — Они… они очень настойчивы… Они требуют…
— Да какого хрена?!. — вскидывается Астратов. — «Тре-ебуют»! Кто им дал право чего-то там требовать?!.
— Пустите их ко мне, — перебиваю его я.
— Что? — таращит на меня глаза Астратов. — И что же ты им скажешь?
— Все, — говорю я. — От начала и до конца. Всю правду. Они имеют на это право, Юра.
— Опять ты за свои штучки? — кривится Астратов. — Какую правду? О реинкарнации? О том, что их дочь была носителем для сознания опасного преступника и маньяка?
— А что им можете предложить вы, гаранты всеобщей безопасности? — взрываюсь я. — Очередную ложь о том, что их ребенок стал жертвой спятившего сотрудника Раскрутки, который пытался похитить детей, потому что был скрытым маньяком-педофилом? По-вашему, тот факт, что в погоне за спасением планеты вы были вынуждены погубить души многих тысяч детей, должен оставаться тайной для всех?.. — Я осекаюсь, потому что до меня наконец доходит кое-что, а потом продолжаю: — А-а, вот в чем дело!.. В ходе этой чудовищной операции вы усвоили, что отныне в ваших руках появилось новое, поистине волшебное средство… Реинкарнация. И теперь вы намерены пользоваться ею всякий раз, когда, по-вашему, в этом возникнет потребность. Оживлять души умерших — весьма эффективное средство для достижения определенных целей. Потому что теперь никто не может рассчитывать на то, что унесет свои секреты в могилу. Ведь вы достанете его даже на том свете!.. А если учесть, что по мере освоения этого метода вы изучите те закономерности, которые наверняка имеются в переселении душ, то потом вам уже не придется проводить поиск, реинкарнируя всех подряд. Вы будете прибегать к ограниченной выборке, а в конце концов — и к точечному расчету, по конкретным персоналиям… Может быть, сейчас, пока мы тут беседуем, по вашему указанию уже составляются списки детей, которые появились на свет вчера… или позавчера? И через год, два или три можно будет вновь оживить Дюпона, чтобы вытянуть из него все сведения о его преступлениях? А там, глядишь, настанет очередь и Гульченко, который поведает, как и зачем его совратил реинкарнированный террорист..
— Послушай, Лен… — начинает Астратов. — Зачем ты так? Мы вовсе не намерены..
— Может быть, — устало откидываюсь на подушки я. — Охотно верю. Может, вы лично и не собираетесь использовать этот жестокий метод… Но в мире есть другие, которые думают и действуют иначе. Более беспринципные, более хладнокровные, более рациональные. Рано или поздно они займут ваше место… Вот вы опасаетесь завтрашнего дня, потому что не ведаете, что он принесет миру… Напрасно. Мир не погибнет завтра от взрыва бомбы Дюпона. Но он погибнет потом, через энное количество лет. Бомба уже заложена, и ее взрыватель исправно тикает. И эту бомбу нам будет очень . трудно обезвредить, ребята. Потому что мы сами ее заложили…
