— А-а, эта. Шайана. Дура невменяемая.
— Это точно. От нее — мурашки по коже.
— Когда?
— Вчера. Я только что тебе сказала.
— Она была там?
— Да! Ты что, не слушаешь? Она подошла ко мне и заговорила.
— Ее не должно было быть там.
— Но она была, и ужасно зла на вас. Особенно на Кельвина.
— Господи, ненавижу, когда они начинают злиться и изображать праведный гнев. Кем, черт возьми, они себя возомнили? Как будто мир обязан кормить их. К черту их. Ну, есть у них мечта. У всех есть мечта. Чем они лучше остальных?
— Вы сказали ей, что она хорошо поет.
— Да, а потом мы сказали, что она поет плохо. Разве она не смотрела шоу? Мы всегда так поступаем.
— А она хорошо пела? Мне показалось, что хорошо.
— Присцилла, твою мать, да что ты знаешь? Конечно, она плохо пела.
Эмма медленно открыла глаза. В первый момент она не поняла, где находится. Однако уже через секунду на нее навалилось ни с чем не сравнимое ощущение счастья, когда она поняла, что лежит в постели Кельвина, с которым они всю ночь занимались любовью.
Она была одна, но слышала, что в душе льется вода. Эмма была даже рада, что у нее есть несколько секунд, чтобы прийти в себя, потянуться и расслабиться от осознания того, что она — это она. Чтобы взвизгнуть, зевнуть и потеряться в огромной кровати, лежа под самым легким, огромным покрывалом, какое она только видела.
Все получилось отлично. Он любит ее, он сказал, что любит ее, и доказал это. Он пытался завоевать ее доверие и победил. Она принадлежала ему, и ей хотелось принадлежать ему всегда.
Затем зазвонил телефон.
Кельвин не слышал звонка из-за шума льющейся воды. Он погрузился в воду и виноватые мысли. Он больше не любил ее. Нарыв был вскрыт, и он больше не любил Эмму. Он поверить не мог, насколько быстро переменилось его отношение к ней. Накануне вечером он просто обожал ее, когда привел к себе в дом и лег с ней в постель. Он продолжал обожать ее по крайней мере половину ночи и искренне верил много часов подряд, что нашел свою половинку, идеальную милую девушку, которая так отличалась от всех, кого он знал раньше. Но затем, около четырех утра, когда она задремала, а он лежал и курил, он начал раздумывать о том, правда ли любит ее, а после того, как она проснулась и они снова занялись любовью, до него начало доходить, что нет. К тому времени, как он встал с постели и пошел в душ, он был в этом уверен. Нарыв был вскрыт, высота взята, и он больше не любил ее. Она была трудновыполнимой задачей, проектом. Он победил, и все было кончено.
Эмма не сняла трубку. Звонили Кельвину, и ее это не касалось, поэтому она ничего не делала, пока не раздался щелчок автоответчика.
— Доброе утро, мистер Симмс, — произнес мягкий, знакомый голос со старомодной интонацией. — Говорит принц Уэльский.
Свет становился ярче. Звук ножниц, разрезающих ткань, вдруг на удивление громко зазвучал в ушах Берилл.
— Как ты себя чувствуешь? — услышала она голос Присциллы.
— Глаза, кажется, в порядке, но я не могу пошевелить руками.
— Они привязаны, чтобы ты не хваталась за бинты во сне. Я сейчас развяжу.
Свет был очень яркий, несмотря даже на то, что глаза Берилл по-прежнему были закрыты. Он бил сквозь закрытые веки.
— Черт! — воскликнула Берилл. — Детка, приглуши свет.
Берилл почувствовала, что свет за веками гаснет, и снова попыталась открыть глаза.
— Знаешь, я серьезно думаю, что вы не должны были говорить ей, что она хорошо поет, если думали, что она поет плохо.
— Что?
— А если вы думали, что она хорошо поет, ее нужно было пропустить в следующий тур.
Повязки уже не закрывали уши Берилл, и она слышала все более четко. Голос ее дочери изменился.
— О чем ты говоришь? — сказала Берилл, вглядываясь в темноту, страстно, но тщетно мечтая потереть глаза, потому что ее руки были привязаны к кровати.
— О Шайане.
— О ком?
— Обо мне.
— Боже мой, поверить не могу, — сказал голос, — вы это сделали, и должен сказать, что это было ужасно забавно. Я признаю, что, когда вы впервые пришли ко мне много месяцев назад, я понятия не имел, насколько мне понравится все это, и, конечно, как вы и предсказывали, это очень сильно повысило уровень моей популярности, что просто ужасно приятно. Я понимаю, нельзя завоевать любовь зрителей, но все же приятно хоть раз убедиться в том, что тебя любят. Представляете, мне предложили вести свое чат-шоу, а также заключить контракт на запись, кто бы мог подумать. Просто невероятно, я чувствую себя Вэлом Дуниканом. Представители шоу «Большой брат» даже выдвинули предложение поставить скрытые камеры в Бак-Хаусе и немного последить за нами. Пришлось сказать им, что мне не кажется, что ее величеству особенно понравится такая мысль. В любом случае, снова благодарю вас за веру в меня и, что более важно, за оказанную поддержку древнему институту, олицетворять который я считаю для себя честью. Ладно, мне пора спешить, через стену лезут журналисты и топчут мои петуньи. Так что всего вам наилучшего, и, как мы, поп-звезды, говорим, это было нечто.
Как только принц отключился, телефон зазвонил снова. Эмма лежала и ждала, когда включится автоответчик, и пыталась осознать то, что она только что услышала. Кельвин врал ей; он с самого начала знал, что принц будет участвовать в конкурсе. Он сам предложил ему участие. Но зачем? Если он и впрямь монархист, как сказал принц, зачем врать ей? Она и сама монархистка.
Ответа не пришлось ждать долго. Эмма услышала его в следующем сообщении.
— Ну-у, Кельвин, — сказал женский голос, источающий интонации Миссисипи, — кажется, ты победил. Должна признаться, я-а и представить себе не могла, что ты превратишь это скучное старое ископаемое в победителя своего шоу. Так что ты молодец. Может, ты и правда так хорош, как думаешь о себе. Насколько тебе известно, я-а женщина с юга, и я-а всегда была человеком слова. Но история научила нас, что современные красотки тоже должны быть практичными, поэтому я-а должна заявить, что считаю нашу сделку недействительной. Увидимся в суде по бракоразводным делам, Кельвин. Пока-пока.
Эмма лежала и слушала. Несмотря на толстое покрывало, ее пробирал озноб, и она думала о своем отце. Уйдя из семьи, он дал дочери урок: не доверять мужчинам. Оказалось, она снова забыла о нем. Она снова поверила мужчине.
Вот дура.
Она встала и быстро оделась. Несмотря на путающиеся мысли, у нее в голове нашлось место, чтобы испытать знакомое многим девушкам чувство неловкости, когда надеваешь смятое вечернее платье в холодном утреннем свете.
Эмма дошла до двери спальни, когда из ванной появился Кельвин. В первую секунду она подумала, что не нужно останавливаться, потому что она была полностью одета, а на нем было только полотенце. Он не смог бы удержать ее. Вместо этого она повернулась к нему.
