нем нет нетерпения, он не проверяет время и не смотрит на телефон, и я понимаю, что Габриэль именно такой. Хороший, терпеливый человек, который полностью поддерживает тех, кто ему дорог.
И, независимо от того, чем все это закончится, я понимаю, что я один из таких людей. С того самого момента, как я столкнулась с ним в коридоре, и он взял на себя миссию спасти меня из любой ситуации, которую пытался устроить мой отец.
После этого мы обедаем в бургерной, и Габриэль называет ее отличным выбором. В течение всего обеда его взгляд то и дело останавливается на мне, но он старается не делать ничего, что могло бы создать впечатление, что мы не просто друзья. Пока мы не оказываемся в художественном музее, и я смотрю на картину Ван Гога, пока Сесилия ведет Дэнни в другой конец зала, чтобы подробно рассказать ему о том, что она узнала о Звездной ночи на одном из уроков в начале года.
Рука Габриэля слегка касается моей спины, и я вздрагиваю, но не по той причине, что раньше.
— Они увидят, — шепчу я, не глядя на него, и он усмехается.
Он наклоняется и проводит губами по моей шее. От этого прикосновения все мое тело нагревается, заставляя меня дрожать, а его рука на мгновение прижимается к моей пояснице, прежде чем он отстраняется.
— Сесилия ничего не замечает, когда читает лекции, — говорит он со смехом. — Когда-нибудь из нее выйдет отличный профессор.
Я не могу не улыбнуться.
— В этом ты не ошибаешься.
— Так трудно не прикасаться к тебе, — пробормотал Габриэль, понизив голос настолько, чтобы никто не услышал. — Теперь, когда я могу, это все, что я хочу делать.
Это похоже на признание, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, пульс учащается в моем горле. Его лицо тщательно скрыто, ничего не выдавая, и я напоминаю себе, что это и есть ничего. Просто честность в том, что он чувствует в данный момент. Это ничего не говорит о будущем.
Сесилия, зовущая Габриэля пойти посмотреть на что-то громче, чем следовало бы посреди музея, спасает меня от необходимости что-то говорить в ответ. Но я вижу, как глаза Габриэля задерживаются на мне, лишь на мгновение дольше, чем следовало бы.
Мы гуляем по музею почти до пяти, а потом Габриэль ведет нас на ужин в итальянский ресторан, отмеченный звездой Мишлен. Только тогда мне приходит в голову нервничать из-за одежды, думая о том, что я буду сидеть в ресторане, полном людей. Я потираю руки, когда мы выходим из машины, и страх пробегает по моему позвоночнику. Прежде чем я успеваю подумать, что с этим делать, я чувствую, как ткань скользит по моим плечам, и понимаю, что Габриэль помогает мне надеть куртку.
— Я здесь, — говорит он тихо, чтобы слышала только я, и теплое чувство снова проникает в меня, когда я просовываю руки в рукава куртки.
Он увидел меня и понял. Это было все, что требовалось. Я чувствую жжение за веками и отгоняю его, прежде чем успеваю разрыдаться по дороге на ужин.
Нас отводят в кабинку в задней части ресторана. Габриэль заказывает коктейль, и я тоже — джин с лавандой, который звучит интересно. Сесилия подталкивает ко мне свое меню.
— Паста с чернилами кальмара звучит странно, — говорит она, указывая на нее. — Но я хочу знать, какова она на вкус.
— А что ты обычно заказываешь? — Я заглядываю в меню, и она хмурится.
— Болоньезе.
— Ну, а как насчет этого? Я закажу болоньезе, а ты — пасту с чернилами кальмара, и если тебе не понравится, мы поменяемся.
Сесилия с готовностью кивает, как раз в тот момент, когда сервер приносит нам напитки и буханку хлеба с травяным оливковым маслом. Я поднимаю глаза, и выражение лица Габриэля, когда он смотрит на нас с Сесилией, заставляет мое сердце учащенно биться в груди. Это взгляд, которому я не могу дать название, потому что, если я это сделаю, он разрушит эту тщательно выстроенную между нами связь и превратит ее в то, чем она никогда не должна была быть.
Я отвечаю на вопрос, который задает мне Сесилия, пока официантка принимает наши заказы, и не слышу, что говорит Габриэль и что моя очередь следующая. Меня возвращает в разговор Габриэль, сказав:
— И она будет телятину болоньезе, — а мгновение спустя сервер с улыбкой отвечает.
— Тогда телятину болоньезе для вашей жены. А вы, сэр?
Он слегка обращается к Дэнни, и у меня голова идет кругом. Это простая ошибка. Ее легко совершить, когда мы здесь вдвоем, с двумя детьми. Но меня словно кто-то толчком вернул к реальности.
— Не моя жена, — с усмешкой говорит Габриэль, и официантка резко поднимает глаза.
— Мои извинения.
На мгновение я не слышу, что еще говорит Габриэль, да и вообще ничего не слышу. Это не должно быть больно, совсем не больно, но в тот момент, когда он это произносит, в моей груди возникает ощущение колющей боли. Не только то, что он сказал, но и то, как он это сказал, так легко, словно это была глупая ошибка.
То, о чем я думала всего мгновение назад. Но гораздо хуже было слышать это вслух.
Я тяжело сглатываю, борясь с бессмысленными слезами. Сегодняшний день был идеальным, все было идеальным до этого момента, и я не хочу его испортить. Я наклоняю подбородок, намереваясь встретиться с Габриэлем взглядом и дать ему понять, что мне все равно, но он не смотрит на меня. Он разговаривает с Дэнни, и это дает мне еще одно мгновение, чтобы собраться с мыслями.
Я веду себя нелепо, напоминаю я себе, отрывая маленький кусочек хлеба и занимаясь им. Я знаю, что это такое. Это я предложила Габриэлю, придумала план, чтобы мы стали друзьями с привилегиями, чтобы он познакомил меня с тем, каково это — быть с кем-то, кто заставляет меня чувствовать себя в безопасности. И это не только в спальне. Это и уроки вождения, и обеды за ланчем, и такие дни, как сегодня, когда он нежно помогает мне понять, каково это, снова быть нормальным человеком. Женщиной, которая носит любимую одежду, ходит в музеи и на ужин и не живет в страхе перед приступом паники посреди всего этого.
Единственное, что может все это разрушить, — если я позволю себе привязаться. А этого я хочу меньше всего на свете. Я счастлива здесь, и я не хочу, чтобы что-то испортило это. У меня есть все,
