отчаянной ситуации король был вынужден прибегать к отчаянным же способам спасения. Сила в его положении была его единственным ответом, и именно ее опасался Пим. Слова, за которые поплатился жизнью Страффорд, когда сказал о возможности использовать ирландскую армию «для покорения этого королевства», были приведены на суде в качестве доказательства якобы угрозы с его стороны Англии. В то лето 1640 г., когда Страффорд произнес их, ирландскую армию намеревались привлечь только для войны в Шотландии. Но ныне, весной 1641 г., ирландская армия, насчитывавшая 8 тысяч человек, 7 тысяч из которых были католиками, все еще существовала. И Карл совсем не желал распускать ее. Поэтому у Пима была законная причина для беспокойства. К страхам перед военными заговорами в Англии и Ирландии добавился еще третий. Карл мог так повести дела, чтобы в итоге сорвать сотрудничество парламента и ковенантеров. Гамильтон продолжал пытаться заручиться дружбой Аргайла, в первую очередь в собственных интересах, а уже затем для короля. Сам Карл вел переговоры с Роутсом, который был не в ладах с Аргайлом и обещал королю применить все свое влияние, чтобы создать партию его сторонников в Шотландии.
Пим и группа его сторонников летом 1641 г. постоянно помнила обо всех этих опасностях, но самой серьезной угрозой для него была вновь возникшая симпатия к королю и сложившееся в среде «умеренных» в палате общин искреннее мнение, что Карл поменял свои убеждения и был готов идти по пути парламентского правления.
Сам король усердно поддерживал тех, кто придерживался этого мнения, постоянно демонстрируя умеренность и сдержанность в своих решениях. По распоряжению короля Коттингтон был снят со своих постов в Казначействе и Опекунском суде, председателем которого стал лорд Сэй, что давало ему большие возможности для личного обогащения. Король на протяжении лета часто оказывал милости Эдуарду Хайду, способному красноречивому юристу, при поддержке которого был подготовлен билль, отменявший прерогативные суды. Во внешней политике король начал проявлять холодность к своим испанским друзьям, он постарался выслать беспокойную мать своей жены из страны и принял посла Португалии, которая восстала против Испании.
Королева Богемии с облегчением восприняла эти изменения в политике короля, к тому же ее сын-курфюрст снова был в фаворе у Карла. Более дружественное отношение короля к своему племяннику стало возможным с отъездом молодого принца Оранского спустя три недели после его свадьбы с принцессой Марией и две недели после казни Страффорда. В то время как жених все еще находился при дворе, король считал необходимым вести себя согласно этикету и был вынужден смирять своего взрослого племянника, заставляя его занимать второе место, зятя, после своего ребенка. Но как только новобрачный уехал домой, курфюрст стал объектом всеобщего внимания. В отличие от матери он не обманывался. Король говорил о наборе войск в Англии и Шотландии, чтобы помочь племяннику отвоевать его немецкие владения, но тот воспринимал его слова без энтузиазма. Он понимал, что королю нужны войска для своих целей, и потому использовал его имя и идею о защите протестантского дела только как прикрытие. Конечно, он не мог сказать об этом открыто, но и не видел причины, почему должен поддерживать обман своего дяди. Хотя он в течение следующих месяцев не раз выводил его в свет и делал касавшиеся его заявления, племянник практически ничего не говорил и продолжал сохранять скучающий вид. У него были свои шпионы и информаторы при дворе, и он прекрасно представлял, насколько сильно влияние королевы. Он знал планы короля и поддерживал отношения с некоторыми членами палаты общин.
Для короля было очень важно иметь в своем распоряжении войска. Он мог достичь этой цели, поддерживая роялистское крыло в английской армии, опираясь на все еще существовавшую ирландскую армию, добившись победы над всеми ковенантерами под командованием Аргайла или над половиной из них во главе с Роутсом или набрав войска для своего племянника. Все это он пытался делать в своей обычной манере – действуя по всем направлениям одновременно. В то время как королева поощряла роялистские настроения среди английских офицеров и поддерживала надежды и опасения ирландцев, король старался привлечь на свою сторону умеренных деятелей в палате общин, пытался добиться дружбы Аргайла через посредство Гамильтона, обещал покровительство Роутсу, если тот покончит с властью Аргайла и начнет тайную переписку с Монтрозом. Король поставил перед собой много разных целей, но его действия были плохо скоординированы.
Это ставило перед Пимом сложную задачу: ему приходилось в одно и то же время и сохранять контроль над большинством в палате общин (а это зависело от поддержки умеренных членов), и не давать королю поддерживать тесные связи с ковенантерами. Две вещи были несовместимы. Он мог помешать дальнейшему общению ковенантеров с королем, только приступив к быстрому реформированию англиканской церкви по пресвитерианскому образцу. Но такие чрезвычайные меры в интересах экстремистского меньшинства могли только оттолкнуть от него протестантское консервативное большинство в палате общин.
Тем не менее лето 1641 г. было временем смены настроений в обществе и лицедейства. Король внешне проявлял во всем умеренность и терпимость, выказывал преданность протестантскому делу, в то время как Пим пытался объяснить умеренным парламентариям, верившим королю, что подобное поведение всего лишь поза. Карл и Пим, совершенно несхожие буквально во всем, имели одну общую черту – крайний политический фанатизм. Король верил, что ему благоволит Бог, что его власть священна и должна быть восстановлена, если это потребуется, даже при помощи силы. Пим верил, что ему помогает Бог, что король должен нести ответственность перед своими подданными (он имел в виду палату общин), и вообще таков порядок вещей. Оба этих деятеля были готовы использовать любые доступные средства, чтобы доказать – то, во что они верят, является истиной.
Сразу же после казни Страффорда Пим упрочил союз с шотландцами, позволив пресвитерианам в палате общин подготовить билль о реорганизации церкви. Он предполагал отмену епископата и секуляризацию колледжей и кафедральных соборов. Эти проекты вызвали потрясение в интеллектуальных центрах страны, напугали старую профессуру Оксфорда и Кембриджа, обеспокоили многих юристов и всех людей консервативных взглядов. Университеты направили петиции в парламент с протестами против секуляризации кафедральных капитулов, так как достоинство клира пострадает от этого.
В университеты, за исключением отдельных островков пуританства, таких как Эммануил-колледж в Кембридже, глубоко проникла модная англиканская теология; если пуританство получит преимущество, то им потребуется больше усилий, чтобы сохранить свое знание. Любимый Лодом Оксфорд был в величайшей опасности, и как раз в это время он писал из Тауэра, что отказывается от ректорства. «Университет, – писал он, – очень нуждается в друзьях на каждый день… Если
