простил, значит.
– В общем так, ― голограмма Царя уселась на стол, скрестила руки на груди, ― эту Улыбку я у тебя конфискую. А если достанешь еще парочку таких, так и быть, не стану заявлять в вирт-полицию.
– Помилуйте, где же я их достану? Мне и эта совершенно случайно попалась, честное слово!
– Молчать! ― рявкнул Царь. ― Если через неделю не будет у меня Улыбок, готовься объяснять полицаям, где спер и подпольные игры, и редкую эфемерскую штуковину. И даже не сомневайся, что объяснять придется до-о-олго!
Я печально побрел домой. К Фенеке.
Фенека меня выслушала, плавно покачивая ушами.
– Говорила же тебе! Ох и много ге…
– Помню, помню я! Скажи лучше, чего делать-то?
– Не волнуйся. Это пока так ― геморроюшка, а не геморрой. Добудем мы тебе Улыбок. Но для этого придется нам местами поменяться на время…
За Улыбками пришлось нырять в вирт. Да не просто в вирт ― а в саму Эфемерию. В самый ее краешек окунуться, как объяснила Фенека. Ушастая моя настроила необходимую программу ― очень сложную, я таких еще не видел. Я провалился внутрь Сети, стал частью глобальной системы. Проекцией самого себя стал, а Фенека моя ― наоборот, выглядела реальной котолисой.
Все вокруг было таким… Живым и неживым одновременно. С экрана компа такого не увидишь, сколько ни заглядывай. На экране можно разглядеть лишь ту часть виртуала, что создали люди. Здесь же было то, что зародилось само. И стало Эфемерией.
Здесь росли диковинные цветы и деревья, сотканные из миллиардов искрящихся капелек, словно сложенные из крохотных разноцветных кубиков. Порхали странных форм птицы ― то круглые, то треугольные, а крылья напоминали то зигзаги, то струю пламени. Даже таракан пробежал.
– Улыбку можно поймать на настоящие чувства. Я тебя приведу туда, где они обычно слетаются на вечерний свет. А ты уж постарайся ― вспомни что-то по-настоящему теплое и светлое. Такое, чтобы они заинтересовались.
Я задумался. В башку лезла всякая фигня.
Вот отец мне ремня дает. Балбесом и карасем обзывает. А братья подхватывают: Эвась-Карась!
Вот девчонка из обучающего модуля, которая мне нравилась, тоже откуда-то подхватила это «Эвась-Карась» и давай дразниться, рожи корчить. А ведь нравилась же…
А вот я в этом же модуле получаю низкий балл за тест по математике. Теперь уже все ржут: балбес, карась, Эвась…
– Стоп, стоп, стоп! ― Фенека напрыгнула на меня, едва не сбив с ног, ударила в лицо ушами. ― От твоих эманаций даже мне плохо, а Улыбки так вообще во все стороны разбегутся.
Она села на задние лапы, вздохнула.
– Неужели ничего светлого не можешь вспомнить?
Я еще раз задумался.
Ну вот разве что мама… Мама была светлая. Когда обнимала, было тепло и спокойно. Она никогда не называла меня Эвасем и уж Карасем тем более. Только ― Эваном. Или ― ласково Ваней. Помню, мы с ней в саду гуляли, такой солнечный день был…
– Мы пришли, ― прошептала Фенека. ― Не останавливайся. Держи это воспоминание. Укладывайся на землю, закрой глаза. Как подлетят, хватай парочку за хвост и зови меня!
…такой солнечный день был. Все вокруг сияло! На дереве белые пахучие цветки распустились. Настоящие. И она мне все о чем-то говорила и говорила, я слов не помню, помню лишь, какая исходила от них любовь…
Щеки коснулось что-то мягкое и пушистое. Я приоткрыл глаз. Меня окружали Улыбки. Здесь они были еще прекраснее ― здесь они не напоминали смайлики. Скорее ― очень пушистых цыплят, у которых от пушистости ни глаз, ни клюва не видно, ни лап. Только большой разноцветный хвост! Сверкающий, безумно красивый.
Вот за эту красоту я и ухватил двух ближайших Улыбок!
– Фенека!
Она появилась мгновенно. Закинула меня к себе на спину, и через миг мы уже неслись по виртуальному пространству.
У точки выхода остановились на секунду ― дух перевести.
– Слушай, ― выдохнул я, покосился на притихших в моих руках пленниц, ― я тут подумал. А что этот Царь будет с Улыбками делать? Зачем они ему вообще? Как-то стремно подобному индивиду отдавать таких… созданий.
Сказать: «программу» язык не поворачивался.
– Ох и много ж геморроя… ― завела свою песню Фенека.
– Что-то новое сказать можешь? ― простонал я.
– Времени нет. Возвращаемся или как?
Я судорожно сглотнул ком в горле. И кивнул.
Улыбок я Царю отдал. Но дал себе клятву при первой же возможности их освободить. И домой вернуть.
Однако недели не прошло, как Царь меня снова к себе вызвал. Пред ясные голограммные очи.
– Слышишь ты, Эвасик-Карасик, ― говорит, поправляя леопардовую накидку, ― не радуют меня твои игрушки нифига. Никакого от них душевного облегчения и прочего ми-ми-ми. Может, ты мне фуфло подсунул, подделку?
– Это вы о чем сейчас? ― на всякий случай уточнил я. ― Об Улыбках эфемеров?
– Об Улыбках, за хвост их и об колено!
– Эм. Боюсь, если их за хвост, то точно радовать не будут.
– Ты не умничай! Сделай так, чтобы Улыбки нормально работали!
– Да как же я это сделаю, помилуйте? Это надо к разработчику обращаться.
– Разумно. ― Голограмма Царя поскребла затылок под короной. ― Значит, достань мне разработчика.
У меня пересохло в горле.
– Постойте, но если это ― Улыбки эфемеров, получается, что и разработчик у них…
– Вот и достань! А не то ― мигом в тюрьму! За хищения в особо крупных масштабах.
– В каких еще масштабах? ― не понял я.
– Да так, ― промурлыкал Царь, чистя голограммные ногти. ― Недостача тут у нас в корпорации обнаружилась крупная. Как думаешь, кто первый в списке подозреваемых? ― Рожа его над моим лицом нависла, ухмыляется. ― Пошел! И без разработчика Улыбок, чтобы ноги твоей здесь не было! У тебя неделя!
Поплелся я к Фенеке сам не свой.
А она, умница, уже и об ужине позаботилась ― установила на кухне смарт-программы, которые сами все делают, лишь команду им дай. Да только у меня и кусок в горло не полез.
– Вот значит, как, ― сказала она, выслушав, и уши в стороны расставила, вытянула их в прямую линию. ― Квин-Деву затребовал, значит.
– Кого?
– Ту самую эфемерку, что Улыбок и создала. Живет она в Бесконечном океане информации и им же и управляет. Брат ее ― Архитектор эфемерного мира, все, что есть у них, все, что ты видел и еще увидишь, он рассчитал и построил. Мать ее ― Вихрь эфемерных авось. То бишь, за всяким случайностями и сюрпризами ― это к ней.
– Боюсь спросить, кто ее отец.
– Вот и не спрашивай.
– И что же нам делать? Одно дело
