Неожиданно неподалеку показались немецкий танк и целых три бронетранспортера с пехотой. По-видимому – разведка. Блинов колебался, открывать ли ему огонь, обнаруживая этим себя, или затаиться, надеясь на то, что немцы их не заметят. Однако позиция танка была такой выгодной, что грех было ее упускать, и Блинов решил стрелять.
– Бронебойным заряжай! – прозвучала его команда, и тут же лязгнул клин затвора и последовал выстрел. Радостный крик Толи засвидетельствовал, что снаряд попал в цель.
– Осколочным заряжай! По отрывочным командам Блинова и чередованию пушечных и пулеметных очередей Кириченко понял, что немецкая пехота спешилась и движется в сторону их танка. Однако в свою амбразуру он кроме снега вокруг так ничего и не увидел и поэтому ничем и не мог помочь своим товарищам.
Вскоре стрельба затихла, и стало ясно, что немецкая атака против них захлебнулась. Командир и заряжающий принялись делиться впечатлениями. Из их реплик следовало, что танк и один БТР они сумели подбить, а два других улизнули. Однако немецкая пехота рассредоточилась и залегла. Командир не исключал возможности, что в темноте немцы предпримут еще одну атаку, а так как радиостанция в танке испортилась уже в первые минуты боя и связи со своими у них не было, предложил идти ему, Кириченко, к своим и передать комбату донесение о положении, в котором оказался их экипаж.
– Скажи, что снаряды есть, что до утра мы продержимся, а там дальше пускай выручают!
С этим приказом Кириченко тут же выбрался из танка и, низко пригибаясь, побежал назад по сохранившимся на снегу следам от гусениц своего танка. Ночную темноту то и дело прорезали трассы пулеметных очередей, в небе вспыхивали и гасли осветительные ракеты. Поле тогда освещалось, как днем, и он тогда тут же падал в снег, чтобы его не обнаружили.
В какой-то момент он совсем близко от себя услышал немецкую речь. При очередной вспышке Кириченко увидел шагах в пятнадцати от себя фигуры двух немецких солдат, которые торчали из окопа словно грудные мишени на стрельбище. Они тоже заметили шедшего прямо на них человека и стали целиться в него из винтовок. У Кириченко была граната, и он, не раздумывая, выдернул из нее чеку и бросил в направлении немецкого окопа, а сам после этого сразу же упал в снег.
Грохнул взрыв, послышались крики, и он, пользуясь возникшей суматохой, перепрыгнул через окоп и что есть мочи побежал в направлении падающих осветительных ракет. По счастью, никто его не преследовал и вслед почему-то не стрелял.
Только под утро его задержали наши бойцы и, несмотря на все протесты, потащили в какую-то избушку в особый отдел. Там сидел офицер в распахнутом бараньем полушубке и пил чай.
– Кто такой? Откуда? – голос офицера был грозен и суров, что, впрочем, можно было легко объяснить, учитывая внешний вид самого Кириченко: грязный замасленный ватник, на ногах валенки с погнутыми голенищами, а шея от мороза замотана трофейными немецкими шелковыми кальсонами нежно-розового цвета.
– А вы кто такой? – набравшись наглости и порядком усталый и замерзший, спросил в ответ Кириченко, чем очень удивил офицера. Видно было, что таким тоном, да еще при подчиненных с ним еще никто не разговаривал, и он даже не сразу нашелся, что сказать. Кириченко это ободрило, и он продолжил:
– Вот это видите? – он показал рукой на танковый шлем. – С передовой иду. Наш танк номер «102» застрял в овраге и осажден фрицами. Меня за выручкой послали.
– А что же ты, милый, одет-то как босяк? – уже более миролюбивым тоном спросил офицер.
– Так ведь я к вам не с парада явился, а из боя. Когда я в атаку-то шел, меня, как я одет, не спрашивали…
– Ну, а из какой ты бригады, кто командир? – Бригады 240-й отдельной, а кто ею командует, я не знаю, высоко для меня больно, а вот комбат у меня майор Бессчетнов.
Фамилию эту офицер, видимо, знал и тут же распорядился, чтобы Кириченко тут же к нему отвели.
– Чаю-то выпьешь? – спохватился вдруг офицер. – Замерз весь…
– Некогда. Там ребята ждут помощи. Майор Бессчетнов, к которому Кириченко доставили через несколько минут, был также очень удивлен его появлением и странным внешним видом, а отсмеявшись, попросил показать на карте место их ледового плена.
– Здесь? – с сомнением переспросил комбат. – А как же тебя вот здесь немцы пропустили?
– А граната на что! – не без некоторого мальчишеского задора ответил ему Илья. – Они в меня, а я в них… Вот так и прошел!
– Ну молодец! – похвалил его комбат. – А как достанем ваш экипаж, то сразу всех и представлю к наградам. Сейчас подготовим ремонтную бригаду, сопровождение из автоматчиков, и можешь их вести, показывать дорогу.
Уже через четверть часа по снежной степи вперед двигалась группа в составе одного танка, танкового тягача и отделения автоматчиков на американском колесно-гусеничном бронетранспортере. В тягаче стояли термосы с горячей едой и чаем для танкового экипажа, а Кириченко, наполненный сознанием важности своей роли, ехал в нем рядом с командиром и руководил движением этой маленькой колонны.
До места они добрались беспрепятственно. Танк стоял там же, где и стоял. Пехота с бронетранспортера мигом заняла круговую оборону, а Кириченко поспешил к своему танку и простучал по броне их условный сигнал. Сначала ему никто не отвечал, и его охватила тревога, но она оказалась напрасной. В танке все уснули – сказались напряжение боя и бессонная ночь, когда они все, не смыкая глаз, ожидали немецкой атаки. Чувство радости, которое экипаж танка «102» испытал при столь неожиданном пробуждении, оказалось таким переполняющим, что ребята бросились обниматься, а увидевшие это пехотинцы закричали «Ура!».
Комбат их, кстати, тоже не обманул. За форсирование Волги в районе Сталинграда, занятие плацдарма и успешные действия в осажденном танке весь экипаж представили к наградам, причем его командир получил орден Красной Звезды, а все остальные, включая и радиста Кириченко, – медали «За отвагу».
Спустя какое-то время их часть опять вывели в тыл на пополнение, и вот тут-то Кириченко и стал задумываться о том, что при всех многочисленных достоинствах их танк имеет и множество недостатков. Прежде всего от него самого как пулеметчика в машине было очень мало толку. При движении по пересеченной местности прицельная стрельба из его пулемета оказывалась вообще невозможной, так как в свою крохотную дырочку прицела он видел то клочок неба, а то землю под самым носом у танка. Психологического эффекта стрельбы, заставляющего противника бояться высунуть голову из окопа, при этом можно было бы легко достичь, поставив на танк курсовой пулемет с жесткой установкой, из которого бы с успехом мог стрелять механик-водитель.
Наличие квалифицированного радиста в танке то-же особых преимуществ ему не давало, хотя лишний член экипажа помогал всем все подносить, а при необходимости, как это случилось буквально только что, в случае выхода рации из строя радиста можно было послать в качестве связиста к командиру. Более того, танки с радиостанциями политработники и сотрудники особого отдела постоянно использовали для того, что-бы прослушивать сводки Информбюро и приказы Верховного Главнокомандующего, поскольку количество раций в бригаде было ограниченно. Между тем длительная работа танкового двигателя без нагрузки приводила к осмолению форсунок, а при неработающем – к быстрой разрядке аккумуляторных батарей. Косвенными виновниками всего этого экипажи считали именно радистов, так как на танках без радиостанций такие неприятности просто не возникали.
