меня к моему номеру… И я иду. Нет, не ему я доверяю, от которого сердце трещины в ребра пускает при каждом ударе… хотя, и ему. Им.
Барбадос — сердце Карибов, а у меня в номере легкий, ненавязчивый запах свежих ромашек, по кругу номера охапками воткнутых в вазы и то, что подойдет на замену им. Из Питера минимально девять часов лететь, а сейчас сентябрь и с Сеула минимум четырнадцать… и среди экзотики, свежесть ромашек.
Он не включил свет. Сел рядом на постель, лицом к лицу. Я, вглядываясь в четкие, резкие черты, подавляя мольбу в голосе, едва слышно спросила:
— Ты завязал?..
Мар, глядя на меня долгую секунду, утвердительно кивнул. И притянул к себе, когда сгорбилась, закрыла ледяными дрожащими руками лицо и судорожно выдохнула, боясь самого худшего — это сон. Это нереально, вот такие его прикосновения и объятия, тепло его тела и, наконец, его запах, влившийся сейчас в кровь и впервые давший возможность сделать вдох кислорода среди смрада разложения собственного нутра. Вцепилась в него руками и ногами, разбиваясь в пыль при звучании его срывающегося выдоха, прижимаясь к нему теснее и ощущая с какой силой, до откровенной физической боли, такой неважной сейчас, вжимает в себя в ответ. Как путаются его неровные выдохи в моих волосах, когда втискивает в себя, а я впервые искренне хочу умолять, чтобы не отдавал и никогда не уходил, потому что я не могу… без этого болезненного тепла, отогревающегося среди этой бесчеловечной стужи, не могу без его рук, вот так обнимающих, по мужски, когда четко осознаешь, что ты защищена от всего, в том числе и от самой себя и можно утратить бдительность, можно побыть слабой и ничего страшного не случится… Когда осознаешь, что невозможно без него, как бы не хотелось и не было нужно, это просто невозможно, потому что не хочется категорически, ибо с ним всегда есть надежда и пусть он ошибается, пусть, не бывает людей, что не ошибаются, но он все поймет и исправит, а вот таких людей единицы…
Лежала на спине, вглядываясь в карий бархат, вслушиваясь в тихий голос:
— Дедушка бы не одобрил, — указательным пальцем заправляя локон за ухо, — более того… время зря потеряла, и ведь да… не плачь, пожалуйста, по сути ведь ты правду ведь сказала, — просительно шепнул в мои сжавшиеся губы, когда мысленно себя проклинала, зажмурив глаза, а слезы все равно покатились. А он сцеловывал, — потому что я бы не одобрил, если бы наш сын так же заблудился и был уверен, что он прав. Пожалуйста, не плачь, Соня, ты была права. У меня в голове звучало это и понимание пришло, что не заслуживаю я такой любви, если так поступаю и уверен, что только я прав… Истины нет, не бывает личной правды, нельзя сосредотачиваться исключительно на себе и своих взглядах, это заблуждение всегда, а там не заметишь, как превратишься в амбассадора деструкции и насилия, со своим оправдательным перечнем, где то, что под него не вписывается, то в минус, а минусе на самом деле только умозрительный и деградирующий шаблонированием ты… — невесело усмехнулся, теснее прижимаясь ко мне, у которой в обонянии смесь запахов ромашек, парадоксальных для Барбадоса, и его собственный запах, невозможный тут, а он был, — я понял, что заигрался и что надо заканчивать. Использовал принцип «рыба гниет с головы». Создал нерабочий мануал и пошли колоссальные убытки. Группа начала массово редеть, ибо заработать не получалось. На все наезды от ребят с корочками, говорил, мол, моя изобретательность выдала просто шедевр, свою новую схему считаю гениальной, работать нужно только по ней и просто нужно время, чтобы выстрелило, а если не устраивает, то ищите другого. Охочих на мое место действительно много, готовых за копейки танцевать и делать все что скажут, в этом ты была права… поэтому замену мне нашли почти сразу, остатки группы перепродал этой замене, по сути, за копейки и якобы, поддавшись их давлению, после того, как они сказали мне, что инвестирование с фондов в нашу студию-разработчик прекращено, а если не отдам группу их новому фавориту, то лишусь самой студии и вообще все мы сядем. Я сделал вид испуганный и глупый и отдал почти мертвую группу. Итог такой: они считают меня сбрендившим и бесполезным, а себя умными, которые вовремя вычислили что у меня крыша уехала, ибо сместили меня, напоследок дав пинка в виде того, что легальный бизнес не будет поддерживаться. А по факту… я почти полностью расформировал группу, остался с легальным бизнес-проектом и… вышел. Позвонил Ульяне, спросил о твоем местоположении и о твоем состоянии… я столько наговорил тебе, да и вообще повел себя… — Мар сжал челюсть, с трудом сглотнув. — В общем, не хотел… насиловать, если тебе нужно время. — Я усмехнулся и он тоже, — у тебя прекрасная подруга, поклявшаяся меня кастрировать, если появлюсь в зоне видимости и досягаемости, пока не предоставлю ей пруфы, что, так сказать, завязал.
— И ты предоставил. — Кивнула я, качая головой, с наслаждением глядя в глаза.
— Я же тут и не евнух. Сонь… — вздохнул и отвел взгляд в сторону, — по поводу Маркелова. Мы встретились с ним два дня назад и, если вкратце… он не сольет про скам и вообще больше не имеет интереса. В общем, ничья.
— Ты бы сдал то, что у него ребенок, который воспитывается человеком, что считает его собственным сыном?
— Нет, конечно, — тихо рассмеялся Мар, посмотрев на усмехнувшуюся меня. — Мне было достаточно того, что Маркелов в это верит. Дети не должны рассчитываться за грехи родителей, теперь он об этом знает, поэтому я и говорю, что ничья.
Рэм отступил, зная, что у меня к нему претензий вагон и маленькая тележка, потому и не будет рыпаться, ибо во мне благородства меньше, чем в том, что сейчас смотрит в мои глаза.
Счеты сведены. У всех и со всеми.
— Я Ульку, — фыркнула я, обнимая его за шею, — придушу просто…
— Я не дам, — рассмеялся, на секунду припав к моим губам и задирая юбку по бедрам, прошептал на ухо, — надо спать, совенок, у нас в обед вылет в Сеул… я отпросился из универа только на девять дней по семейным обстоятельствам, да и Тёма один едва вывозит с шарагой нашей, он их реально готов прибить, у нас через
