Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 118
существует в чистом виде: ты слишком много хочешь. Там много коррупции, ясное дело. Почитай газеты. Ее переполняют коррупция, финансовые манипуляции, политиканы. Как пробраться через всё это? Мир сейчас напоминает грузовик, несущий с вершины холма со скоростью девяносто миль в час. Ты можешь стоять и ждать, пока тебя переедут, или прыгнуть в кабину и вцепиться в руль. Вот что нужно делать, я думаю.
Он снова заводится.
– Реакция всегда негативная. Но это в природе человека. Может быть, я сам – реакция на кого-то другого.
На деле же он сам начал бороться с самим собой. Он больше не проектирует мерцающих титанов из титана.
– Люди нанимают меня, потому что им нужен Фрэнк Гери. А его-то я им и не даю.
Отчасти это объясняет, почему он был так удивлен реакцией на его постройку в Сиднее, из-за которой так убивалась Жермен Грир. У здания один фасад отделан кирпичом – по его словам, как дань уважения той рядовой архитектуре, что привезли с собой британские и ирландские строители, расселяясь в Австралии. Некоторые даже объявили постройку «немодной». Его последние работы становятся всё более грубоватыми, словно автор стремится бежать от мучающих его стереотипов. Центр Мэгги в шотландском Данди напоминает уютную деревянную лачугу. А павильон галереи «Серпентайн» в Кенсингтонском саду в Лондоне (2008) – это ураган на лесопилке: шалаш из солидных досок, стянутых болтами.
Еще одно современное здание – оркестровая академия «Симфония Нового Света» в Майами – вообще не похоже на произведения Гери. По крайней мере, того Фрэнка Гери, которого мы ожидали увидеть. Его не покрывает сияющий титан: простые белые плоскости и стекло. Нет здесь и какой-то забавной формы. Это коробка, обычная белая коробка. Огромные плоскости остекления поддерживают промышленные стальные двутавры, фурнитура – из грубоватой на ощупь фанеры, применение титана ограничилось козырьком над баром.
– Оно и не должно быть идеальным, – говорит он. – Почему у всего обязательно должен быть дизайн?
Среди всего этого просматривается причудливый фрэнкизм – портик с сумбурным перекрытием: точно белый плат, парящий над окном. Но тут Фрэнк Гери попросту возвращается к своим самодеятельным корням.
Когда мы встретились у этого здания, Гери, в более радужном настроении, шаркающей походкой заторопился мне навстречу.
– Дай еще кофе. – Он тянет руку к своему помощнику, прежде чем разразиться стихами. – …Знаешь, что это?
Нет.
– Нет? Позор тебе. Это Вальтер Скотт. Мы часто читали его в детстве. Мы росли в Канаде, и вся английская культура была нашей.
Потом он мурлыкает на мотив «Боже, храни королеву».
– Славных побед нам, счастья и славы… Я пою на старый манер. В моем детстве был король.
Что тут скажешь: настроение у Фрэнка всё более радужное.
Ну так что там со зданием? Фрэнк открывает эпоху жесткой экономии?
– Я играю с его окружением. Я сделал здание для Майами-Бич.
Справедливо: стоит только отвлечься от ар-деко, Майами превращается в город архитектуры типовых парковок – что-то вроде глянцевой бумаги, приукрашенной пальмами – запечатленных в сериале «Полиция Майами».
– «Новый Свет» похож на офисное здание в центре города, – поясняет Гери.
И не то что бы в нем совсем не было вдохновения. Внутри в атриум выпирают павильоны для репетирующих музыкантов, своими формами напоминающие постельное белье на веревке, подхваченное порывом ветра – или паруса, как любит толковать их Фрэнк – сложенные стопкой так, что из них складывается ландшафт накрахмаленных белых каньонов. Но это не «глянец». И определенно – не знаковая постройка.
Заказчиком от оркестровой академии был дирижер Майкл Тилсон Томас, ее основатель, которого Гери нянчил пятьдесят лет тому назад. Стало быть, это очень личный проект. Программа – здание, которое позволило бы выдохнуть обычно напыщенному миру классической музыки – вполне в духе Гери. Здание – не «прекрасно», говорит он.
– Интерьер, в котором мы находимся, кажется неподвижным, неизменным. Но это не так. Если в последующие годы кто-либо захочет расчистить участок и сделать на нем что-то другое, это их право. Фактически это промышленное здание, внутри которого установлена сцена.
Быть может, именно поэтому он теперь в духе. Впервые он делает то, что хочет: это та творческая свобода, по которой он тосковал в семидесятых. Он игнорирует то, чем он стал. Он игнорирует связи с общественностью, славу, имидж, ожидания. На этом пути его ждет неправильное истолкование, терапия. Он просто ведет себя, как Фрэнк: бери или уходи. И здание у него такое же. «Новый Свет» – с открытым атриумом, в котором майамские жители могли бы бродить и подслушивать – это лучшее, что есть у Гери: открытость, неприхотливость, сдержанное своенравие. Он входит в зрительный зал слушать Томаса Адеса.
– Это так здорово! Музыка словно окутывает тебя. Она почти заставляет меня плакать. Это так красиво! Только несколько тактов.
Он сияет. Хорошая работа.
Ты видел будущее?
Когда мы встаем, чтобы идти, Гери просит секретаря передать мне копии двух статей. Первая посвящена тому, когда и как он сказал что-то прежде, чем Рем Колхас. Вторая – из «Нью-Йорк таймс».
– Если ты всё еще ничего не понял, – говорит он на прощание, – прочитай это.
И вот я всё понял.
Успех Гери, как и любого архитектора, отчасти зависит от того, как интерпретируются его произведения, как понимают и пропагандируют их «эффект». Архитекторы могут иметь намерения относительно того и другого, могут желать, чтобы об их зданиях думали определенным образом, но как только они выйдут со строительной площадки, постройка уже не принадлежит им. Она наша. У нее начинается новая жизнь: в том отражении, которое здание получает в бесчисленных интерпретациях всех, кто его посещает, в их набросках и фотографиях, в том, что они говорят своим спутникам. Сегодня же, в наше время скоростной глобальной коммуникации – в миллионах твитов или изображений, размещенных в «Инстаграме». На самом деле: ведь больше не нужно непременно посещать здание, чтобы получить о нем представление.
Статья, которую дал мне Гери, была написана в 1997, в том году, когда открылся музей Гуггенхайма в Бильбао, тогдашним архитектурным критиком «Нью-Йорк таймс» Гербертом Мушампом. Мушамп прославился не только своей острой проницательности критика, но и вычурностью языка, удачными и не вполне удачными головокружительными сравнениями и метафорами – такими же, как и сама архитектура Фрэнка Гери. И его, и Гери лечил один и тот же психотерапевт. Так что здесь, по крайней мере, была официальная линия, правильная призма, через которую рассматривалось творчество Гери. Это было именно то, как он хотел, чтобы его архитектура была представлена словами.
Я не читал эту статью прежде, но слышал о ней.
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 118
