– У меня много друзей.
Эйрик надеялся, что лицо его не отразило того облегчения и радости, какие он испытал, услышав, что Диса скрылась. Она могла бы проклясть и замучить хоть сотню человек, все равно у него не нашлось бы для нее ни единого слова осуждения. Жизнь, как он много раз убеждался на примере своих прихожан, способна заставить человека совершать самые жуткие поступки.
– О вашей жене говорят, что она ведьма.
– Так что же? О вас говорят, что вы честный человек.
Судья поджал губы и посмотрел на Эльсе. Сон девушки был, пожалуй, слишком глубок. Страдания окончательно лишили ее сил, и теперь она ушла в такие пучины, где даже мушиные чары не могли ее достать. Это было обманчивое спокойствие, но оно утешило напуганного отца.
– Что с ней будет?
Эйрик сложил руки перед собой.
– На все воля Божья. Учитывая ее состояние, ставлю на то, что она скончается через три дня. К моему большому сожалению, я не могу исповедовать ее, ваша честь.
Эльсе глубоко и нервно вздохнула, и оба мужчины замерли, выжидая. Но ничего не случилось – она просто повернула голову набок, так и не проснувшись.
– Вы знаете, как помочь ей, преподобный? – Клаус Хедегор, как и во время их второго ужина, не смотрел Эйрику в глаза – только на дочь.
– Могу помолиться за ее душу, ваша честь.
– Хватит ерничать! – Судья не закричал, но эти два слова прозвучали резко и отрывисто, как приказ. – Вы стоите у постели умирающей, рядом с убитым горем отцом, и издеваетесь над нами! Где же ваша хваленая христианская добродетель, где сострадание?
– Полагаю, остались в тюремной яме.
Эйрик еще раз посмотрел на Эльсе. Он обманул судью. При хорошем раскладе девушка переживет завтрашнее утро, при плохом – сгорит этой же ночью. Жизнь едва теплилась в ней. Клаус Хедегор ненадолго уснет, – в конце концов, и ему надо отдыхать, – а когда проснется, то обнаружит, что остался один на всем белом свете. Его жены не стало, теперь не будет и ребенка.
Эйрик прикрыл глаза. Он тоже почувствовал тот миг, когда его собственное дитя умерло. Казалось, внутри оборвалась какая-то важная нить, связывающая его с Дисой. Что испытала при этом жена, он боялся даже вообразить. Она справедливо наказала Клауса Хедегора, хотя настоящее наказание заслужил Эйрик.
Если Диса наслала ганд-муху, чтобы судья обменял жизнь собственной дочери на его жизнь, он предоставит Клаусу Хедегору сделать ему предложение или останется верным своим принципам до конца.
– Вы же знаете, что я могу вас пытать, преподобный? – поинтересовался судья почти вежливо. – Могу вынудить вас помочь моей дочери.
Эйрик развел руками:
– Так чего вы ждете?
– Вы хотите, чтобы я предложил вам свободу в обмен на жизнь Эльсе…
Столько страдания было в его голосе, что Эйрик даже воздержался от яда. На нижней челюсти судьи заходили желваки.
– Но я не могу, – признался он. – Да это и не помогло бы вам, преподобный. Делом заинтересовался сам вице-губернатор. Если я освобожу вас сейчас, вас все равно найдут, где бы вы ни спрятались. А если не найдут, меня обвинят в пособничестве, и тогда моя дочь останется совсем одна.
Они оба не могли заставить себя оторвать взгляды от бледного лица Эльсе. Губы девушки посинели, дыхание стало поверхностным и рваным. Она нахмурилась, как будто пыталась проснуться от кошмара. Эйрик почувствовал, как твердые пальцы судьи вцепились ему в руку повыше локтя.
– Я могу только обещать, преподобный, что буду судить вас честно. Ибо каким судом сужу, таким и сам буду судим; и какою мерою меряю, такою и мне будет отмерено…
Клаус Хедегор был чиновником, но чиновником удивительно для его положения искренним. Он не мог пообещать Эйрику освобождение, но предлагал честный суд. Разве стоит невиновному бояться честного суда? Да, стоит – и, пожалуй, больше, чем суда нечестного.
Эйрик мог отказаться. Он знал, что может вернуться в свою яму и дожидаться там альтинга, пока холодное тело Эльсе прибирают к похоронам. Услышит ли он колокол из своего подземелья?
«Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся». Диса хотела бы, чтобы он торговался за свою жизнь. Только смысла в этом торге не было. Эльсе не доживет до утра. «Дающий же семя сеющему и хлеб в пищу подаст обилие посеянному вами и умножит плоды правды вашей». Все неприятности его от плодов правды…
– Чтобы вас черти побрали, Клаус Хедегор, – сказал Эйрик по-исландски, и судья его понял. – Я сделаю то, что нужно. Но взамен я хочу, чтобы мою жену оставили в покое.
Глава 10. 1668 год
Бессастадир
Диса с Арни прибыли в Бессастадир через два дня после того, как отправили туда ганд-муху. Никто не обращал внимания на девушку в простом платье и тем более на ее брата-калеку, ничем не отличавшегося от толпы нищих, которые постоянно толпились у ворот усадьбы в надежде урвать немного еды или одежды от богачей. Заметив промеж себя новичка, они накинулись на него с руганью и тычками, как боевые петухи. Одна из служанок, выливавшая помои в канаву, пожалела мальчика, отбила его у попрошаек и накормила на кухне. Арни в благодарность охотно пересказал прислуге все слухи из округи, да еще сдобрил их парой небылиц, чтобы было не так скучно. Он признался, что пришел сюда с сестрой: мол, их родители умерли, а хутор уничтожил оползень, и теперь они вынуждены скитаться в поисках крова и работы, а все, что остается ему, калечному, – попрошайничать, чтобы сестра не прогнала его от себя.
Так Арни нежданно-негаданно стал своим в усадьбе королевского эмиссара, и благодаря ему Диса тоже получила туда доступ. Никто в доме не знал, как выглядит жена колдуна Эйрика, а потому приняли ее радушно. Она помогала служанкам чем могла, а заодно вправила молодому конюху руку, когда тот неосторожно упал с лошади, и помогла прачке облегчить боль в спине. О себе говорила мало, в основном слушала других. Удивительно, как много всего можно узнать, если не задавать вопросов! Например, краем уха она услышала, что на поиски «жены колдуна» уже снарядили стражу. «Вовремя мы ушли», – сказала она Арни. «Вовремя пришли», – поправил ее брат.
Суматохи в усадьбе было много, а суета как ничто другое помогает все разнюхать, оставшись при этом незамеченной. Только один раз, поддавшись соблазну, Диса поднялась на второй этаж, притворившись, что явилась вынести судно из комнаты дочери судьи. Ей не удалось ничего разглядеть из-за приоткрытой двери, зато она услышала доносившиеся оттуда крики и стенания. Страдания юной Эльсе были слышны всему дому и внушали ужас прислуге.
Но Диса не жалела девушку, как никогда не жалела рожениц в схватках или больных, которым либо помогала выздороветь, либо отпускала на тот свет, если ничего больше не могла поделать. Жалость, считала Диса, – это чувство, которое не способно помочь ни в каком деле. Оно только мешает: останавливает твою руку, заставляет сомневаться в моменты, когда нужна решимость. У девицы есть шанс выжить, ведь рядом с ней тот, кто знает, как помочь. Конечно, вся затея висела на волоске. Вдруг судья не догадается, что в деле замешано колдовство? Вдруг он решит не звать на помощь своего заключенного? А если все подумают, что девушку проклял Эйрик? Этого Диса боялась больше всего. Ее утешало лишь то, что хоть так, хоть эдак шансы мужа на спасение невелики. Иногда требуется рискнуть и пройти по шаткому мосту, чтобы добраться до противоположного берега. Если же ничего не выйдет, значит, не судьба.
