возиться времени нет, — донеслось до Фины. — Свидетелей полно, их показаний больше, чем достаточно. Признание не нужно.
Схватив Фину за плечо, конвоир втолкнул ее в кабинет. Фина видела, как рука человека за лампой положила трубку телефона. На столе перед ним был лист бумаги. Рука опустилась на лист и подвинула его к Фине.
— Читай.
От усталости строки расплывались перед глазами. Чтобы понять некоторые предложения, Фине приходилось читать их по несколько раз. Это был донос на нее с работы. Многое в нем оказалось выдумано, но Фина понимала, что никакого значения оно не имеет. Большинство тех, чьи фамилии стояли под заявлением, Фина не знала, а вот с десятком подписавшихся она работала долгие-долгие годы. С горечью покачав головой, Фина положила лист на стол.
— Личность и все остальное про тебя подтвердилось, — произнес человек за лампой. — В квартире у тебя ничего не нашли.
Он дважды нажал на звонок. После этого в кабинет пришли сразу двое.
— Забирайте. Все, — сказал им человек за лампой.
Взяв Фину под руки, те двое повели ее по коридору, вниз по лестнице, снова по коридору, потом толкнули в какую-то дверь и отпустили, оставив в полной темноте. Поняв, что она одна, Фина опустилась на пол. Он был холодный и пах хлоркой. Фина ни о чем не могла думать, хотелось только спать. Едва она забылась, как лязгнула дверь. Яркий свет ударил в глаза.
— Вставай!
В комнату зашли несколько человек.
— Лицом к стене.
Фина повернулась к стене. "Что вам сейчас от меня надо?" — подумала она, закрыв глаза.
Один из вошедших снял с нее берет и велел отдать ему платок с кофтой.
— Поделим, — услышала Фина.
— Брюки с туфлями себе возьмешь, — недовольно бросил второй голос.
— Они старые.
— И что?
В комнату зашел еще кто-то. Все остальные за спиной Фины сразу затихли.
— Именем государства: за измену, саботаж, убийство… — громко начал читать новый голос.
"Все, значит", — сказала себе Фина.
Один из стоявших позади направился к ней. Фина только успела подумать про Ханнеса, как у ее головы что-то щелкнуло, и раздался грохот.
Папаша
За свои два с лишним месяца на войне Телль не увидел ни одного батальона, ни одного взвода из местных жителей. Всю работу, которую Нацвещание называло восстанием, выполняли войска Нацармии. Добровольческие соединения, в самом деле составленные почти полностью из прибывших сюда по зову сердца сражаться со "сжигающими детей извергами", в основном занимались тем, что контролировали уже захваченные территории или удерживали занятые ушедшей дальше Нацармией позиции.
Армейские добровольцев не любили.
— Мы работаем, а вся слава вам. Вы только под ногами путаетесь, — говорили они.
Действительно, корреспонденты Нацвещания снимали и записывали исключительно добровольцев, а потом в новостях рассказывали, как те сражаются за свободу братского народа. Перед выпусками новостей добровольцы, бросив все дела, садились смотреть телеприемник, в надежде увидеть там себя, или обступали радио.
Военным добровольцы в ответ тыкали на то, что тех сюда пригнали, а они здесь по своей воле и готовы сражаться даже голыми руками. Правда, делать это им приходилось в основном после таких споров с солдатами. Телль в драках не участвовал, разнимать их, как другие немолодые добровольцы, не бросался. Он вообще ни с кем здесь не сдружился, хотя и особняком не держался.
В отличие от боевых товарищей, Телль не испытывал ненависти к тем, с кем они воевали. Он даже в мыслях не называл их врагами. Для него это были просто люди, сражающиеся за страну, в которой они жили, где был их дом, работа, семья. Вот зачем он сюда пришел? Что он здесь делает? Не проходило дня, чтобы Телль не задавался этим вопросом.
У воевавших под видом восставших армейских тоже не было ненависти к противнику, как они сами его называли. Военные просто выполняли то, что им приказали.
Командовал добровольческим батальоном Телля настоящий капитан, в настоящей форме с погонами и настоящими наградами, которые он носил всегда. У капитана была цель: сделать вверенных ему бойцов ничуть не хуже солдат регулярной армии.
Добровольцы знали, как обращаться с оружием, ведь почти все они в свое время прошли воинскую службу. Только вот для служивших давно, в том числе для Телля, многое из нынешнего вооружения оказалось новым.
Пулемет, который сейчас лежал перед Теллем, был в два раза больше привычного. Телль приложил ладонь к патрону — по длине он почти такой же.
— Что ты меряешь? Пулемет никогда не встречал? — подошел сзади комбат.
Увидев возрастного бойца, он удивился.
— Из местных? — с каким-то пренебрежением спросил командир.
— Прибыл добровольцем, товарищ капитан.
— Папаша, тебе-то это зачем?
На лице командира мелькнуло сожаление. Телль подумал, что тот ненамного старше его Карла.
— Выбора не было, товарищ капитан.
— Добровольцем — и не было выбора?
— Так точно, товарищ капитан.
Командир нахмурился.
— Папаш, здесь настоящая война. Помни это.
Прозвище приклеилось к Теллю. Иначе как Папашей в батальоне его никто не называл, хотя из бойцов далеко не все по возрасту годились ему в сыновья. Были и почти ровесники.
— Папаша, ты не так целишься.
— Папаш, когда держишь пулемет, вторую руку сюда.
Теллю не нравилось, когда его так звали.
— Какой я тебе папаша? — недовольно спрашивал он.
— Ну извини, на Батю ты не тянешь, — по-дружески хлопнув Телля по плечу, объяснил раз и навсегда его напарник по пулеметному расчету, Макс третий.
***
Телль ждал письма от Фины. Сам он отправил ей уже несколько, он писал жене каждую неделю, но в ответ не получил еще ничего. Телля это беспокоило, хотя он понимал, что отсюда его письма Фине или придут совсем поздно или не придут вообще.
Конечно, ему сейчас легче, чем жене. Там, где Телль, каждый день — за два, а то и за три прожитых. У Фины дни тянутся медленно, а вечера просто бесконечны. Зачем он ее бросил? Надо было не соглашаться, а дальше — будь что будет. Все равно без сына им осталось только доживать. Тут самое главное — чтобы вместе, каждый день, каждую минуту. А он… А он здесь.
В батальоне Телля, как и в любом другом, состоящим из добровольцев, были несколько местных. Чем они занимались до войны, у них особо не спрашивали, но тем, почему они решили сражаться против своих, интересовался почти каждый.
— Они мне не свои, — отвечал тот, у которого на левом кармане формы был номер 01.
В подробности он не вдавался.
Про другого все знали, что его разыскивала полиция за нападения на прохожих в
