в ее жизнь вошел д'Ор-маль, какой-то настырный исследователь сумел-таки откопать эту старую фотографию и, конечно же, опубликовал, намекая, будто Бардо некогда была лично знакома с Ле Пеном.
Это та самая разновидность журналистики, что неизменно возмущала Брижит.
Это из того разряда вещей, что, начиная с 1957 года, заставили ее относиться к «акулам» пера с подозрительностью и возмущением.
Как и другие выдающиеся личности во Франции, Брижит удостоилась ордена Почетного Легиона. Выдвинула ее на эту награду Кристина Гуз-Реналь. И даже если это событие и имело какую-то политическую окраску, Брижит, казалось, была несказанно рада оказанной ей чести. Ведь, в конце концов, Брижит до мозга костей француженка, а орден Почетного Легиона — это типично французская награда, квинтэссенция французского духа.
Но Гуз-Реналь спешит подчеркнуть аполитичность Брижит. «Полученное ею воспитание можно скорее отнести к правому крылу политического спектра. Консервативному или республиканскому. Это было частью ее буржуазного окружения в семье. Именно в такой обстановке она выросла. Но сама она чужда политики. Когда Франсуа Миттеран помогает ей в деятельности ее фонда, она сторонница Франсуа Миттерана. Когда то же самое делает Жак Ширак или Валери Жискар д'Эстен, она сторонница их обоих. Но истина заключается в том, что у нее отсутствуют твердые политические убеждения».
Ее истинным друзьям это прекрасно известно. И тем не менее, кое-кто из них был откровенно шокирован, когда Брижит объявила, что вышла замуж за д'Ормаля, а тот, в свою очередь, связан с Ле Пеном. Ей не могли простить, что она позволила себе увлечься человеком, который так или иначе ставит ее имя в один ряд с Национальным Фронтом.
В особенности это потрясло Кристину Гуз-Реналь. Дело в том, что Гуз-Реналь замужем за актером Роже Аненом, евреем по национальности, и, по ее словам, у нее в голове не укладывалось, как это Брижит угораздило выбрать себе в мужья человека, дружного с Ле Пеном. Более того, она сочла всю эту затею настолько шокирующей, что на протяжении нескольких месяцев отказывалась даже позвонить Брижит, не желая с ней знаться. И лишь однажды вечером, переключая кнопки на телевизоре, она случайно наткнулась на один старый фильм, который они сделали вместе, и тотчас почувствовала непреодолимое желание позвонить Брижит.
«Как только я услышала ее голос на другом конце провода, так тотчас расплакалась. Брижит сказала мне: «Я знаю, почему ты не звонила. Я все отлично понимаю. Я сама не знаю, куда мне деваться из-за всего того шума, что подняли вокруг нас. Прошу тебя, успокойся, Кри-Кри, спасибо, что ты мне позвонила». Любой, кто близко знаком с Брижит, знает, что подчас она бывает резка до грубости, а порой просто жестока — даже с друзьями. И ее поведению нет никаких оправданий. Но одновременно в ней есть нечто обезоруживающее, нечто такое, перед чем невозможно устоять. Порой ее мысли поражают какой-то особой глубиной, но в иные моменты ее суждения отличаются поразительной поверхностностью. Она подчас бывает то взрослой, то ребенком. Просто поражаешься, как только люди могут на нее злиться, ведь в конечном итоге они все равно уступают и готовы простить ей все, потому что есть в ней нечто подкупающее».
Лучше не скажешь. Но ведь на грубость, а порой и на жестокость, тоже нельзя закрывать глаза. Это главное противоречие ее жизни.
«В ней сидят две женщины, — говорит Мадлен Венан, проработавшая у нее экономкой почти 18 лет. — Одна — просто чудо, такая добрая, такая щедрая, а другая — какой-то кошмар, сплошная грубость и придирки. Не знаю, почему так. Ведь она умеет быть такой обаятельной. Но уже через секунду — сущая мегера. Она такой человек, которого никто никогда не поймет до конца, но одновременно такую, как она, будешь помнить всю жизнь».
Уж кому, а Вадиму это известно лучше других. «Когда мы еще жили вместе, я заметил, что у нее прирожденный талант врать. Нет, не со зла, а просто и вполне логично, как это обычно делают малые дети ради того, чтобы жизнь совпадала с их желаниями. И эта часть ее натуры, которая так и осталась жить в детстве — очередной образчик ее колоссального эгоизма. Но, с другой стороны, даже в себялюбии дети остаются невинны. Ведь им не дано понять невыполнимость их требований».
Мижану это тоже отлично знакомо. «Она не понимает, что делает кому-то больно. Ей это просто не дано. Не понимает, и все тут. Как правило, она живет настоящим моментом. И поэтому не в состоянии понять, если кто-то на нее обижается. Ей вообще непонятно, что она способна кому-то сделать больно».
В их первое совместное лето, вскоре после того, как они познакомились, газеты запестрели заголовками о том, что Бардо вместе с Бернаром отправились отдохнуть на яхте Ле Пена.
Более того, ушлым папарацци удалось-таки снять их за завтраком на палубе.
Д'Ормаль считает, что «поскольку вокруг Брижит вечно царит ажиотаж, то истина оказалась просто никому не интересна. Эта никакая не лепе-новская яхта. Она принадлежит одним нашим общим знакомым из Сен-Тропеза. И мы на ней никуда не плавали. По крайней мере, не удалялись далеко от берега. Ле Пен был приглашен к завтраку, и наши общие друзья решили, что неплохо пригласить и нас. Вот и все. Эти друзья пригласили нас позавтракать вместе с ними, потому что им было известно, что Жан-Мари мой хороший знакомый. И вот что еще я вам скажу. Сидя за столом, мы ни разу не коснулись политики. Мы просто были компанией друзей, собравшихся позавтракать на свежем воздухе. Брижит никогда не делала Национальному Фронту никаких пожертвований, как то утверждали газеты».
Не успели Брижит с Бернаром прийти в себя после этой новости, как газеты уже цитировали ее слова, что будто на местных выборах она поддержит кандидата от НФ. Возмущению большей части французов не было границ.
«Если бы она действительно сказала это, — подчеркивает д'Ормаль, — что ж, тогда их возмущение было бы вполне оправданным. Но она ничего подобного не говорила. Она вообще никогда никому не объявляет, за кого собирается голосовать. Насколько мне известно, единственный раз, когда она позволила себе пооткровенничать, — это публично заявив, что будет голосовать против маастрихтского соглашения. Пожалуй, и все».
И все-таки, учуяв опасность, Бардо тотчас постаралась отмежеваться от политики и, в особенности, от Национального Фронта, хотя не раз считала необходимым подчеркнуть: «Я замужем за Бернаром, а не за Национальным Фронтом».
Тем временем Бернар пытался внести в их жизнь некую упорядоченность. По его словам, «Брижит стремилась к простоте, хотя при этом сама
