сказал сегодня? — шутливо отвечаю ему я.
— О, много кому. Ты хорошо меня знаешь, — смеется он. — Пойдем, о тебе уже все спрашивают.
Он берет меня под руку и галантно ведет из холла в комнату донов, стены которой пышно расписаны эпизодами из истории Калифорнии. Когда я вхожу, все присутствующие в комнате сразу поворачиваются ко мне. Я не успеваю поискать глазами Руби или Элен. Здесь уже собралось около пятидесяти человек. Кто-то сидит за столом, кто-то курсирует возле столиков, на которых стоит кофе и разложены угощения. Те, кто оказывается ко мне ближе всего, торопятся мне навстречу. Ну, с той скоростью, с которой могут торопиться подвижные люди семидесяти или восьмидесяти лет от роду.
Бывшая танцовщица — танцовщица всегда! Не знаю, как это будет звучать про мужчину: бывший танцор — танцор всегда?
И они все начинают говорить одновременно.
— Прекрасно выглядишь!
— Ты где все это время пряталась?
— Ты к нам присоединишься?
— Ты тоже прекрасно выглядишь. Тебя я могла бы узнать где угодно, — отвечаю я Чан-Чану.
— Я там же, где и всегда, прямо за мостом, — говорю я Бернис Чоу, которую некогда называли китайской Эстель Мерман.
Сестры Лим проталкиваются сквозь толпу.
— Привет, Грейс! Как дела?
Беси, самой старшей, должно быть, лет восемьдесят пять, но для меня она нисколько не изменилась. Элла и Долорес по-прежнему стоят на шаг позади нее. Время от времени я встречаю их на китайской ярмарке в Окленде, на похоронах или на ежегодном банкете Китайского исторического общества. Иногда я вижу только двух сестер, и я пугаюсь: что случилось с третьей? Заболела? Умерла? Потом я снова вижу только двух, но уже в другом составе, или всего одну, и это меня смущает. Но они все живы, всё еще вместе и живут всего в миле друг от друга.
Ко мне подходит мужчина средних лет с небольшим животиком. Это Томми. С ним молодая женщина. Я вспоминаю, как ловко держала его на руках Элен, когда он был совсем маленьким, о том, как она одновременно душила его опекой и позволяла ему жить своей жизнью, разрываясь между любовью и страхом. Я никогда не думала, что из него получится что-нибудь толковое, но он вырос и стал врачом, как отец Эдди, и женился на женщине, мало чем отличающейся от Элен.
— Тетушка Грейс, — говорил Томми, — познакомьтесь, это Энни, моя дочь. Она в этом году заканчивает Калифорнийский университет.
Энни очень хорошенькая: длинные черные волосы и высокие скулы.
— Ты очень похожа на бабушку, — замечаю я ей.
— Да, мне говорили, — отвечает она голосом, в котором удивительно сочетаются дерзость, сомнение и гордость.
Она открывает сумочку и достает оттуда ручку и блокнот, чтобы быстро обрушить на меня серию вопросов.
— Когда вы поняли, что хотите танцевать? Каким было ваше первое достижение? Когда вы познакомились с моей бабушкой? Что вы чувствовали, когда вас стали называть «Восточной Танцовщицей» и вы начали выступать в азиатском клубе?
Я уже слышала подобные вопросы-обвинения, или, как они это называли, критику, от своих сыновей и внуков, поэтому я отвечаю Энни так же, как в свое время ответила им:
— Нас тогда называли «восточными» или «азиатскими» артистами. А белых называли «белыми».
Я тоже упряма и твердо придерживаюсь своих убеждений. Я не понимаю, о чем весь этот шум. Почему это все так интересует молодежь? Ведь нас не называли «япошками», как всегда говорили Элен и Джо, или «цветными», что еще хуже. Или все-таки это называние было оскорбительным?
Энни задает мне другие вопросы.
— Вы знали, что своей деятельностью поддерживали стереотипы об азиатской культуре? Как вы могли танцевать в месте, которое называлось «Китайские куколки», и вообще позволить себе называться «фарфоровой куколкой»?
Это уже перебор, и я бросаю взгляд на Томми. Мне хочется его спросить: «Что за манеры у твоей дочери?»
В ответ на мой выразительный взгляд Томми спокойно говорит:
— Энни проводит исследование по «Запретному городу» и другим клубам, в которых вы выступали. — Жестом он обводит всех людей, собравшихся в комнате. — Она хочет описать все это, пока не поздно.
Я перевожу взгляд на Энни.
— Мы не настолько стары.
— Мало ли что может случиться. Люди смертны, — отвечает Энни, и эта реплика кажется мне бездушной, особенно учитывая причину, по которой мы тут собрались. Эта встреча нужна для того, чтобы собрать деньги на лечение ее больного деда.
— То, что вы делали, опережало ваше время. Неужели вы не хотите, чтобы вас запомнили? Вы дадите мне интервью? Разве вам не хочется поделиться историей своей жизни?
Черта с два! Нет!
Но вместо этого я спрашиваю:
— Бабушка уже здесь?
— Нет, еще нет. Она летит из Майами.
От необходимости продолжать беседу меня спасает Чарли Лоу. Он хлопает в ладоши, чтобы привлечь всеобщее внимание. Усевшись, я замечаю небольшой танцпол и пианино, отчего мое сердце ёкает. Чтобы успокоиться, я начинаю рассматривать Чарли, который теперь кажется каким-то съежившимся и худым. Если бы он думал головой, то оставался бы богатым до конца своей жизни. Но он растратил все свое состояние на вино, женщин и развлечения. Что и стало причиной его падения. У него было слишком много жен. К счастью, он все еще владеет «Апартаментами Лоу», которые продолжают возвышаться на границе Чайнатауна, как сияющий драгоценный камень.
Я оглядываюсь и замечаю Уолтона Биггерстафа, который столькому меня научил. Джека Мака и Джорджа Лью больше нет. Очень многие уже ушли, и понимание этого давит, как тяжелая ноша.
— Вы все знаете, зачем мы сюда пришли, — начинает вечер Чарли. — Мы будем собирать средства для нашего дорогого друга. Но только обойдемся без распродажи выпечки! У меня есть идея получше. «Запретный город» открылся двадцать второго декабря тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Сейчас на дворе тысяча девятьсот восемьдесят восьмой, и мы поставим программу, посвященную пятидесятилетию этого события. Мы воссоздадим «Запретный город» лучшими его номерами. Мы закатим настоящее шоу!
— Закатим шоу?.. — томно тянет Беси Лим. — Посмотри на нас! Мы больше не молодые Микки Руни и Джуди Гарланд.
— Только не говорите мне, что вы забыли, как петь, — парирует Чарли. — Я-то вас, девочек, знаю. Ничто не может удержать сестер Лим от хорошей мелодии.
— А меня не было на открытии «Запретного города», — говорит кто-то из зала. — Я пришел туда работать уже ближе к концу.
— Ничего страшного! — быстро отвечает Чарли, и я понимаю, что он хорошо подготовился отвечать на любые возражения и жалобы недовольных. — Подойдем к вопросу шире. Мы воспользуемся любой помощью — «Запретного города», «Китайских куколок» или любых других клубов, в которых
