Книга Таинственная карта - Галина Юзефович

Если вы читали написанный Сергеем Аркадьевичем Ивановым веселый и практичный путеводитель по византийским древностям «В поисках Константинополя», то, принимаясь за «Блаженных похабов», подготовьтесь к тому, что эта книга - совсем иной природы. В сущности, перед нами настоящая академическая монография - с многостраничным аппаратом, пространными цитатами на древнерусском и греческом и прочими характерными приметами научного издания. Однако есть обстоятельства, не то, чтобы препятствующие помещению книги Сергея Иванова в узко специальный контекст, но делающие такую атрибуцию не единственно возможной и определенно не главной.

Первое - это, конечно, сам тон повествования, виртуозно балансирующий на стыке строгого академизма и очень выразительного - порой ироничного, порой сочувственного, но в любом случае предельно персонального -высказывания. А второе - это собственно тема, оставляющая почти бесконечное пространство для самых широких параллелей и метафорических прочтений.

«Блаженными» или «похабами» (от глагола «хабить», то есть «портить») на Руси называли юродивых - святых безумцев, ходивших по снегу босиком, пристававших к женщинам, испражнявшихся на публике, дерзивших власть имущим и вообще всячески фраппировавших общественность своим поведением. Однако сама традиция «безумных во имя Христа» пришла из Византии - и Сергей Иванов прослеживает эволюцию юродства от ее зарождения в VI веке, когда на улицах сирийского города Эмессы безобразничал благочестивый провокатор по имени Симеон, до фактического истребления последних юродивых в сталинских лагерях («хорошо было блажить при Николае, а поблажи-ка при советской власти», - говорила юродивая Мария Дивеевская).

Византийское юродство, предполагающее одновременно пребывание в самом средоточии мира с его соблазнами и полнейшую для них неуязвимость, в интерпретации Иванова оказывается альтернативой мученичеству - неслучайно оно расцветает в относительно спокойные для христианства времена, когда православная община рискует заскучать, и вянет на фоне раздоров и войн. Юродивый не существует вне фокуса всеобщего внимания: он непознаваем и трансцендентен, как кантовская «вещь в себе», а ошарашенные наблюдатели могут только описывать его выходки и почтительно гадать о внутренних мотивациях. «Нельзя сказать “я -юродивый”, только “он - юродивый”», - пишет по этому поводу Иванов. «По зову Бога он выбегает в мир из пустыни, словно на единоборство с Диаволом», - описывает поведение юродивого один из агиографов, но тактика и стратегия этой величественной битвы остаются для обычных людей загадкой. Именно это - особенно в русском изводе юродства - роднит поведение «похаба» с поведением царя, столь же непостижимого и внеположного всем мирским законам (этим, в частности, объясняется временами совершенно «юродское» поведение Ивана Грозного).

Сергей Иванов относится к числу тех добродетельных авторов, которые в самом деле пишут о том, о чем пишут, не подмигивая читателю многозначительно и всеми способами избегая натянутых параллелей с современностью. Тем ценнее и глубже те спонтанно возникающие при чтении «Блаженных похабов» аллюзии с нашим временем и нашими сегодняшними обыкновениями и нравами, которые во множестве порождает книга Иванова - многослойная, парадоксальная, пробуждающая читательскую мысль и в высшей степени необычная.