Спрыгнув со стола, она поднялась на второй этаж, намереваясь войти в комнату наверху — это была спальня, смежная с гостиной. Но, хотя нервы у нее были крепкие, она не могла заставить себя нажать дверную ручку. Она прислушалась. Мертвую тишину нарушало только мерное капанье: кап, кап, кап.
Миссис Брукс поспешно спустилась вниз, открыла парадную дверь и выбежала на улицу. Мимо проходил человек, которого она знала, — рабочий, служивший в соседней вилле. Она попросила его вместе с ней подняться наверх: она боится, не случилось ли беды с одним из ее жильцов. Рабочий согласился и последовал за ней.
Она открыла дверь гостиной и, пропустив его вперед, вошла вслед за ним. В комнате никого не было; завтрак — кофе, яйца, холодная ветчина — остался нетронутым; стол был накрыт так, как она сама его накрыла, не хватало только большого ножа. Она попросила рабочего пройти в соседнюю комнату.
Он открыл дверь, сделал два-три шага и тотчас же вернулся с помертвевшим лицом.
— О господи, джентльмен лежит в постели мертвый! Кажется, его ударили ножом… на полу лужа крови!
Подняли тревогу, и дом, еще недавно такой тихий, огласился шарканьем многочисленных ног; явился и врач. Рана была маленькая, но острие ножа Задело сердце жертвы; убитый лежал на спине, бледный, окоченевший, — вряд ли он хоть раз пошевельнулся, после того как ему нанесен был удар. Четверть часа спустя весть о том, что приезжего джентльмена убили ножом в постели, распространилась по всем улицам и виллам модного курорта.
57
Энджел Клэр шел, как автомат, обратно по тем же улицам и, вернувшись в гостиницу, сел завтракать, рассеянно глядя в пространство. Ел он и пил, не сознавая, что делает, затем вдруг потребовал счет и, расплатившись, взял свой саквояж — больше никаких вещей у него не было — и вышел.
В эту минуту ему подали телеграмму — несколько слов от матери: они были рады получить его адрес и сообщают ему, что его брат Катберт сделал предложение мисс Мерси Чант, которое и было принято.
Клэр скомкал телеграмму и пошел на вокзал; здесь он узнал, что следующий поезд отходит только через час. Он сел. Однако через четверть часа почувствовал, что ждать больше не может. Раздавленному, оглушенному, ему незачем было спешить, но он хотел скорей выбраться из города, где пережил такое испытание, и решил идти пешком до следующей станции, а там сесть в поезд.
Шел он по открытой дороге, которая спускалась в ложбину и была видна из конца в конец. Он уже почти миновал ее, когда, поднимаясь по западному склону, приостановился, чтобы перевести дыхание, и вдруг оглянулся. Почему он это сделал, он не мог бы объяснить, — словно что-то его подтолкнуло. Он увидел пройденную им дорогу, ровную и прямую, как протянутая тесьма, и вдруг на этом белом пространстве появилось движущееся пятнышко.
Это был бегущий человек. Клэр ждал, смутно предчувствуя, что кто-то старается его догнать.
Вниз по склону бежала женщина, но он далек был от мысли, что его жена может за ним последовать; даже когда она была уже близко, он не узнал ее в этом новом костюме, и только когда она подошла к нему совсем вплотную, он наконец поверил, что перед ним Тэсс.
— Я видела, как ты отошел от вокзала… когда я подходила к нему… и всю дорогу я за тобой бежала!
Бледная, задыхающаяся, она дрожала всем телом, и он, не задав ей ни единого вопроса, продел ее руку под свою и повел дальше. Желая избежать встречи с прохожими, он свернул с дороги на тропинку, убегавшую в еловый лес. Ветви стонали над ними, когда они углубились в чащу; здесь он остановился и вопросительно посмотрел на нее.
— Энджел, — начала она, словно только и ждала его взгляда, — знаешь, почему я за тобой побежала? Сказать тебе, что я его убила!
И на ее лице появилась жалобная улыбка.
— Что? — воскликнул он, думая, что она бредит.
— Я это сделала… сама не знаю как, — продолжала она. — Наверное, я должна была это сделать ради тебя и ради самой себя, Энджел. Я давно боялась, еще в тот день, когда ударила его перчаткой по губам, что когда-нибудь убью его за то зло, какое он причинил мне в ранней юности, испортив тем и твою жизнь. Он стоял между нами и погубил нас, но теперь он бессилен вредить нам. Я никогда не любила его, Энджел, так, как любила тебя. Ты это знаешь, да? Ты мне веришь? Ты ко мне не вернулся, и я принуждена была вернуться к нему. Зачем ты уехал, зачем, когда я тебя так любила? Я не могу понять, зачем ты это сделал. Я тебя не виню, но ты мне простишь, Энджел, мою вину перед тобой — теперь, когда я его убила? Я бежала за тобой и думала, что теперь ты меня, наверно, простишь, раз я это сделала. Меня словно осенило, что так я могу тебя вернуть. Больше я не могла жить без тебя, ты не знаешь, как невыносимо мне было сознавать, что ты меня не любишь. Скажи же мне, мой муж, мой любимый муж, скажи, что любишь меня теперь, когда я его убила!
— Я люблю тебя, Тэсс, люблю, как раньше, — сказал он, судорожно прижимая ее к себе. — Но как понять твои слова? Ты его действительно убила?
— Да, убила… — прошептала она, словно сквозь сон.
— Он мертв?
— Да. Он слышал, как я плакала, когда ты ушел, и стал надо мной издеваться, гнусно ругать тебя, — тогда я это сделала. Сердце мое не вынесло. Он и раньше издевался надо мной, говоря о тебе. А потом я оделась и пошла искать тебя.
Наконец Клэр почти поверил, что она, во всяком случае, пыталась сделать то, о чем говорила. К ужасу перед ее поступком примешивалось изумление: как сильна была ее любовь к нему и как необычайна, если она заглушила в ней все нравственные чувства! Не отдавая себе отчета в серьезности своего поступка, она, казалось, была счастлива: прислонившись к его плечу, она плакала от радости, а он смотрел на нее и думал о том, какой темный инстинкт, унаследованный от д'Эрбервиллей, вызвал в ней подобную моральную слепоту — если это можно было назвать слепотой. Потом у него мелькнула мысль, что фамильная легенда о карете и убийстве возникла потому, что д'Эрбервилли действительно бывали повинны в таких деяниях. Он подумал, насколько вообще он мог, находясь в таком смятении, думать, он предположил, что в минуту безумного горя, о котором она говорила, рассудок ее помутился и она ринулась в эту пропасть.
Если она сказала правду — это было страшно; если бредила — печально. Но как бы то ни было, она, его покинутая жена, страстно любящая женщина, льнула к нему в неколебимой уверенности, что найдет у него защиту. И он понял, что не может обмануть ее надежды. Наконец нежность одержала верх над всеми другими чувствами. Клэр бледными губами без конца целовал ее. Потом, не выпуская ее руки, сказал:
— Я не покину тебя! Что бы ты ни сделала, любимая, я буду защищать тебя, пока хватит сил!
Они пошли дальше под сенью деревьев. Тэсс поминутно повертывала голову, чтобы взглянуть на него. Хотя он теперь исхудал и подурнел, она, очевидно, не находила в нем никаких недостатков. Как в старые времена, он оставался для нее совершенством. Все еще был он ее Антиноем, даже Аполлоном. Для нее, любящей, его изможденное лицо было прекрасно, как утро, прекрасно сегодня, как и в день первой их встречи, — ведь это было лицо единственного человека на земле, который любил ее чистой любовью и верил в ее чистоту.
