– Думаю, ты больше меня не знаешь, – просто сказал Толстяк.
– Вот в чем дело, – протянул Лиам и уперся ладонями в стол, растопырив пальцы. – Давай, вылезай из своей системы.
Даже я вздрогнула от его интонации. Толстяк подвигал подбородком, будто пережевывая слова.
– Прошло шесть месяцев, – продолжил Лиам. – Слушай, мне жаль, как все получилось. Просто не было времени объяснять. Нам нужно было бросить всe и бежать, пока дело не кончилось плохо для нас и для семьи Руби.
– Я понимаю, – ответил Толстяк.
– Точно? – спросил Лиам. – Потому что прямо сейчас я слышу не понимание, а твою уникальную разновидность враждебности.
– Это не… – попыталась вмешаться я.
– Прости мою враждебность, – тихо сказал Толстяк. – Думаю, что я пока не могу понять, почему вы двое так счастливы и так хорошо устроились, но при этом так долго ждали, прежде чем связаться с нами и сообщить хотя бы, что вы вообще живы.
Руби и Лиам переглянулись снова.
Толстяк хлопнул ладонью по столу.
– Прекратите! Просто скажите, в чем дело.
– Мы хотели убедиться, что… – Голос Руби сорвался. – Нам нужно было время, чтобы обустроить это место и чтобы разобраться в том, что происходит в Вашингтоне. Поскольку никто, похоже, не собирается прекратить наши поиски…
– Вообще не собираются, – бросил Толстяк. – Знаете, почему Вайда не смогла приехать? Потому что присоединилась к отряду, который тебя разыскивает. Для нее это был единственный способ избежать наказания за препятствование правосудию!
Я этого не знала. Я считаю, что они с Кейт работали над вопросами национальной безопасности вроде контроля за пересечением границ между зонами.
– Мне жаль, – проговорила Руби, проведя рукой по лбу. – Мне следовало догадаться, что подобное может случиться.
– Тебе не за что извиняться, – возбужденно возразил Лиам. – Простите, что мы решили, что наши друзья могут захотеть присоединиться к нам здесь и сделать что-нибудь по-настоящему хорошее.
По-настоящему хорошее.
Эти слова запустили в моем сознании целый водоворот тревожных мыслей. Толстяк замер, словно принимая удар.
– Вы хотите, чтобы мы… жили здесь? – спросила я, пытаясь понять, почему я не чувствую рук, почему всe тело словно онемело.
– Да, – кивнул Лиам. – Так безопаснее для тебя. Для вас обоих. К тому же ты будешь среди детей своего возраста. Мы можем придумать, как доставить сюда и Вайду.
Он сказал это так искренне, с такой надеждой и добротой, что я не могла заставить себя выговорить слова, застрявшие в горле.
Этот человек поднял меня, лежавшую в снегу, и унес в безопасное место.
Этот человек держал меня за руку после каждого кошмара.
Этого человека я любила. И не хотела его разочаровывать, никогда-никогда.
Но я могла ответить ему только одно. Я больше не ребенок.
Если я останусь здесь, с ним, ничего не изменится.
Я больше не хочу жить вне системы. Я не хочу жить в страхе, что однажды меня найдут. Я хочу надеяться. Я хочу помогать сделать жизнь лучше для каждого, а не просто искать безопасности для себя. Лиам и Руби могут помочь здесь десятку детей, но я смогу помочь тысячам.
Я не хочу больше чувствовать себя бессильной.
– Я не для того сражался за свою жизнь, чтобы жить здесь, в лесу, наедине с природой, или еще в какой-то хрени, которую ты собираешься тут устроить, – сказал Толстяк, вставая из-за стола.
– Скажи мне, что ты чувствуешь на самом деле, – попросил Лиам, и я никогда еще не слышала, чтобы его голос звучал так холодно. Руби закрыла глаза и глубоко вдохнула. Чего ей хотелось сейчас? Быть может, просто исчезнуть. Или чтобы исчезли мы все.
– Ты пытаешься защитить детей? Отлично… Спасай их. Стань таким спасителем, Лиам, это всегда была твоя любимая роль, потому что это просто. Тогда тебе не придется сомневаться в самом себе. Тебе не придется принимать тяжелые решения. Пока каждый наш шаг постоянно отслеживается, пока мы каждый день сталкиваемся с угрозами – пытаясьчто-то изменить.
– Ну да? – спросил Лиам. – И чего же вы добились? Заставили таких как мы носить эти дурацкие значки, чтобы обычные люди могли презирать нас и унижать? Заставили детей вернуться в те семьи, которые от них уже отказались? Как там, кстати, с этими компенсационными выплатами, а? Как думаешь, к следующему веку перед нами хоть кто-нибудь извинится, признает свою вину? Или ты и тут прогнешься?
Я не могла дышать. Я не могла пошевелиться. Мой мир разваливался. Толстяк и Лиам смотрели друг на друга, стоя по разные стороны стола, и оба пытались сохранить невозмутимость. Наконец, Лиам повернулся и вышел из гостиной.
Толстяк в последний раз посмотрел на Руби. А потом и он вышел из дома. Хлопнула задняя дверь. Через секунду хлопнула и входная. Оба раза этот звук заставил меня вздрогнуть.
Руби откинулась в кресле и тяжело, протяжно выдохнула.
– Прости. – Горло сводило, и было трудно говорить. – Я не думала, что всe так получится…
– Примерно чего-то такого я и ожидала, – бесцветно сказала Руби. – Я догадывалась, что Толстяк расстроится, но я не думала… что он почувствует себя преданным.
– Вы бросили нас, – прошептала я. Пол уходил у меня из-под ног. Плакать было унизительно, но я не могла сдержать слез. Что происходит с нами.
– Да, – согласилась Руби, и ее лицо исказилось. – Я знаю.
– Я не могу остаться здесь, – сказала я ей. – Это место идеально. Вы даете детям ту любовь, в которой они нуждаются. Но это место не для меня.
– Я понимаю, – кивнула она.
Понимает ли? Мне показалось, что я должна объяснить, открыть ей все, что у меня на душе, чтобы она знала, что я люблю ее, люблю его, что я люблю нас, какими мы были раньше. Но я не могу оставаться бессильной. Я не могу оставаться здесь.
– Всe в порядке, – проговорила Руби, подошла ко мне и заключила в объятия. – Обещаю, все будет в порядке. Всe меняется. И это тоже изменится.
– Но не мы, – всхлипнула я. – Мы никогда не меняемся.
Она наклонилась ко мне и прошептала:
– Это больно, потому что нам не всe равно. И пусть так будет всегда. Не позволяй никому заморозить твое сердце. Ты сильнее всех, кого я знаю.
Я покачала головой, и Руби отпустила меня, убрала с моего мокрого от слез лица прилипшие к щекам волосы.
– Теперь ты знаешь, где нас найти. Ты можешь вернуться, когда захочешь. Что бы ни случилось, здесь всегда будет для тебя место.
– Ты… ты скажешь ему, что мне жаль? – Я посмотрела в ту сторону, куда ушел Лиам. – Он же меня возненавидит.
– Нет. – Она покачала головой. – Такого никогда не случится. Я понимаю – то, мы делаем, кажется незначительным… Но это… – Руби снова глубоко вдохнула. – Я знаю, чего люди от меня ждут, что им от меня нужно, но это и есть то, что я сейчас могу предложить миру. Та часть меня, которую не нужно восстанавливать. Которую не нужно исцелять. Это что-то новое и хрупкое, то, что я должна защитить в себе. Я знаю, сейчас ты скорее всего меня не поймешь, но я хочу быть здесь. Каждый ребенок, которому мы помогаем, исцеляет мое сердце.
