Надо признать, что Макс уже перестал ее ненавидеть. Настоящая Холли была намного лучше, и первое впечатление, которое она на него произвела, оказалось обманчивым. Ее общительная натура, ее кричащая манера одеваться больше не оскорбляли его, и Холли, безусловно, была хороша, как в постели, так и в других отношениях. Вначале, когда Холли изо всех сил пыталась его поразить, он, естественно, сторонился ее, так как его отпугивали такая откровенная щенячья преданность и обожание. Но как только она утихомирилась и начала относиться к нему нормально, она сразу изменилась в лучшую сторону, в его глазах — до неузнаваемости. С ней весело. Когда они были вместе, то ладили между собой превосходно. А самое главное — они друг друга прекрасно понимали. И Макс, разумеется, понимал, как мужчина — если только это такой мужчина, который вообще намерен жениться, — может влюбиться в Холли и захотеть взять ее в жены.
Но теперь Макс вынужден был признать, что он, сам того не замечая, стал более эмоционально привязан к ней, чем ожидал.
«Кто бы мог подумать, — говорил он про себя, проводя указательным пальцем по краю пустой рюмки. — Жизнь действительно странная штука, но если Кэролайн допускает, что я позволю своему сердцу управлять головой, то она недостаточно хорошо меня знает». Макс решил, что ей следует радоваться, по крайней мере тому, что он вовсе не принадлежит к числу тех мужчин, которые женятся.
…………………………………………..
«Наверное, это к лучшему, — подумал Росс, — что на дежурстве сейчас не Грейс». Даже Сильви, дипломатичная донельзя, говорила откровенно холодным тоном, когда позвонила ему в кабинет, чтобы объявить, что к нему посетитель.
Через несколько секунд дверь отворилась, и перед ним появилась Антония. Она была напряжена, и на ее лице была написана неуверенность, но при этом выражение оставалось гордым.
Росс не видел ее уже больше шести недель. Передозировка могадона действительно имела место, но она наврала про таблетки парацетамола: промывания желудка подействовали хорошо, и через несколько недель ее уже выписали. Согласно диагнозу психиатра, который ее наблюдал, Антония страдала реактивной депрессией. Должно пройти какое-то время, чтобы она смогла смириться со своим горем и научиться оставлять прошлое позади. Импульсивное антисоциальное поведение — скажите пожалуйста.
«Тебе надо оставить прошлое позади, — напомнил ей Росс, когда она пересказала ему разговор с психиатром. Остаточное чувство вины смешивалось со злостью и облегчением. Со своей жизнью Антония не покончила, но она определенно сумела разрушить его жизнь. — Если хочешь услышать мое мнение, я больше не хочу тебя видеть».
И вот теперь Антония снова здесь, одетая в зеленый, защитного цвета тренч, кремовые кожаные сапога и кашемировый шарф, и вид у нее был напуганный, но решительный. Если она начнет тут создавать какие-нибудь проблемы, он поклялся, что вышвырнет ее в окно своими собственными руками. Если кому и позволительно вести себя импульсивно и антисоциально, так это ему.
— Я знаю, что ты не хотел меня видеть, — сказала Антония, — но я подумала, что ты, может быть, захочешь узнать, что я сегодня днем улетаю в Соединенные Штаты.
— Правда?
— Во Флориду. В Майами. Моя тетя пригласила меня пожить у нее… на неопределенный срок.
Благодаря Антонии Росс не виделся с Тессой и Оливией уже больше семи недель. И он не знал, когда, если вообще это случится, он увидится с ними снова. Росс был рад тому, что Антония уезжает, но если она думает, что он станет с ней обниматься и целовать ее на прощание, то она сильно ошибается.
— Вот и прекрасно.
— Я знала, что ты будешь рад, — сказал Антония с ехидной, злобной улыбкой. Какое-то время она молчала, затем ее словно прорвало: — Я решила, лучше всего будет поступить именно так. Я в этом месяце не самый популярный персонаж здесь и прекрасно это понимаю, а там я смогу начать новую жизнь, и люди не будут указывать на меня пальцами и шептаться за моей спиной. Кроме того, — добавила она с дерзким видом, — я думаю, Майами-Бич — это для меня, я всегда считала американских мужчин привлекательными. Кто знает, может быть, через год я уже снова выйду замуж.
«Не завидую я этому человеку», — подумал Росс, но мудро воздержался от того, чтобы сказать это вслух. Вместо этого он ровным, нейтральным тоном произнес:
— Ну, так, значит, ты продала свой дом?
— Продаю. — Антония кивнула. — Мой поверенный этим занимается.
— Хорошо. — Росс уже начал терять терпение. Почему она не уходит? Он увидел, как Антония открыла свою сумочку, и насторожился: чего доброго, она может вынуть оттуда пистолет и застрелить его.
— Все, я уже ухожу, — сказала торопливо Антония. И дрожащими пальцами вынула из сумочки небольшой, сложенный листочек бумаги и положила его на стол перед Россом. — Я знаю, что ты меня ненавидишь, и я знаю, что я этого заслуживаю, но я не полнейшая стерва и всегда платила свои долги. Ты можешь мне не поверить, но мне очень жаль, что я испортила ту картину. Передай это Тессе…
Голос ее затих. Росс смотрел на нее, ничего не говоря.
Когда Антония ушла, он развернул листок и увидел, что это чек на сумму в три тысячи фунтов. Ну, а раз картина была его, то он посчитал, что компенсацию должен взять себе. А поскольку Тесса — если она была бы здесь — несомненно, отказалась бы от денег, которые, кстати сказать, все равно определенно принадлежали Ричарду, то Росс решил, что будет справедливо, если эти деньги достанутся Мэтти и ее еще не родившемуся ребенку.
Кладя этот чек в карман, Росс улыбнулся, первый раз за день.
ГЛАВА 62
Сэйди Лабелл, пребывавшая в несвойственном ей отпускном настроении, откинулась на спинку стула и улыбнулась официанту.
— Прекрасная еда. Мы будем пить кофе и бренди на улице. Я хочу захватить последние лучи солнца.
— Конечно, мадам, — ответил Жозе, одновременно думая про себя, что эта женщина, судя по виду, может захватить что угодно и кого угодно. Еда и вино подействовали на нее умиротворяюще, но она, несомненно, привыкла добиваться своего, а так как у Жозе не было намерения лишать себя возможности получить щедрые чаевые, то он не сказал, что просторная веранда сейчас занята полуголой художницей и ребенком, у которого режутся зубы. Если она хочет там сидеть, то он останавливать ее не будет.
Но когда Сэйди прошла в дальний конец ресторана и вышла на прогретую солнцем веранду, где витал аромат всевозможных цветущих растений и стояли элегантные белые стулья, она обнаружила там одинокого ребенка, который полусидел, полулежал и серьезными глазами смотрел на нее через край своей переносной люльки.
— Привет! — воскликнула Сэйди, бросила сумочку на первый попавшийся столик и плюхнулась на колени. — Посмотрите, какой миленький! Посмотрите только на эти глазки?..
— Если бы тебя только видели сейчас твои знакомые, — сухо заметила ее спутница, устраиваясь на стуле и закуривая.
