Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
– Не бывает покрасивее! – отрезал Хорт. – Прежняя невеста еще до свадьбы на меня наузы плела, а я женись? После свадьбы вовсе изведет.
Лютава закрылась руками от стыда: ее дочь действительно сделала это! Жених имел полное право отказать ей в доверии.
Младина смотрела Хорту в лицо, заново узнавая каждую черту, и ей казалось, что она спит. Хотелось сказать и спросить сразу так много, что она вовсе не находила слов.
– Я так удивилась, когда увидела Велебора, – сказала она наконец. – Вроде ты, а вроде и нет.
– Веляшку? А где ты его видела?
– Он приезжал с гощением к нам на Сежу. Я жила на Сеже, – пояснила Младина, растерявшись от мысли, что Хорт ведь ровно ничего не знает о ее земных путях. – Меня отдали туда на взращение еще младенцем, чтобы спасти от проклятья. Только Лютава знала, где я. И им нужно было найти меня и передать Бранемеру, чтобы он вернул Уладу. Но Лютава не могла забрать меня сама, ей бы Заломичи не отдали. Заломичи – это род, где я жила, они думали, что я их дочь. И я сама так думала. А потом приехал Велебор и привез наш родовой пояс, ему дал его Радом, мой двоюродный брат. И попросил: найди на Сеже девку, у которой такой же пояс, и высватай ее! Потому что иначе меня нельзя было из рода взять. А я не противилась, потому что он так похож на тебя, и я даже думала сперва, что это ты, только наяву не совсем такой, как раньше… Во сне. А он потом мне сказал, что не для себя высватал, а для другого… Он про Радома говорил…
– А на самом деле – для брата! – решительно поправил Хорт. – Мой родной брат Велебор высватал эту невесту для своего брата. То есть для меня! И все, решено дело. Не морочьте мне голову, и так кругом идет.
Лютава даже засмеялась. Выходило, что пряжа удельниц, казалось бы, безнадежно перепутанная, в конце концов сложилась во вполне внятный узор. Сватовство и обручение, путем которых Велебор забрал девушку из дома, сохраняло законную силу и для его брата.
Младина наклонилась, подняла с пола свою драгоценную укладку. Ей даже не хотелось поднимать крышку: те три вещи, что лежат внутри, не будут здесь сиять так же ярко, как там, где она их в последний раз видела.
– Вот возьми! – Она подошла к Бранемеру и вручила ему укладку. – Мне не судьба этими сокровищами владеть. И не буду я вашей Ладой. Отнесите ей. Той, что сидит под горой. Она сама выбрала тебя.
Бранемер взял укладку, ничего не понимая, поднял крышку, глянул внутрь и переменился в лице. Теперь он вспомнил эти вещи, родовые сокровища, которые почти десять лет назад отдал невесте сына и ждал получить обратно в числе ее приданого.
– Это что же… – Он посмотрел на Лютаву и Лютомера. – Правда, что ли, мне теперь к вам в зятья идти?
Лютава тяжело вздохнула, бросила выразительный взгляд на брата, будто говоря: до седых волос дожил, а ума не нажил.
– Эх ты, голова! – Она всплеснула руками. – Ну куда тебе жениться, старому… когда у тебя сын холостой! И раз уж так у нас все перепуталось… Мнится мне, в этот раз Лада не заснет от поцелуя Велесова, а очи ясные откроет и ему улыбнется.
Младина неотрывно смотрела в глаза Хортеслава и ясно видела где-то глубоко внутри тот золотистый блеск, что во всех ее видениях одевал Перуна, видела пламя, играющее в волосах, глубину грозового неба в его серых глазах. Ее руками Черная Лебедь сумела обнять огонь, не сгорая, обнять живого, не вытянув жизнь своими объятиями.
И неважно, что человеческий век – для богов что единый миг. Божество прокладывает свой путь через душу каждого, и каждый, кто сумеет услышать в душе эти легкие шаги, тем самым встанет на небесную тропу.
* * *
– Вставай, сынок!
Чья-то рука легко, как сухой лист, коснулась лба. Огнесвет сел на лежанке. Перина слишком мягкая, настилальники из тонкого льна – года три так не спал! А хуже всего то, что в чужом непривычном месте ему не удавалось расслабиться. Он говорил себе, что это его родной дом, под этой кровлей он впервые свет увидел и вырос, бояться нечего! Он не боялся, но и дома себя не чувствовал.
Еще в отрочестве он томился, когда приходилось проводить лето с людьми. Ему здесь было тесно. В лесу он ощущал себя огромным, как сам лес, а в Витимерове стены дома давили, как слишком узкое платье. Здесь он чувствовал себя маленьким – чтобы между четырех стен поместиться – и не настоящим, будто лишь притворялся Огнесветом, сыном Бранемера и Миловзоры. В городке он не жил, а лишь выжидал, когда пойдет первый снег и он сможет уйти со своей молодой дружиной в лес, где вновь станет огромным, как само всемирье.
Но этому должен прийти конец. Его привезли сюда, чтобы здесь и оставить. Ему двадцать лет, он должен жениться и осесть дома, в человеческом мире. Иначе его ждет медвежья шкура. Только сам Огнесвет знал, что истинное действие заклятия будет не таким, каким думали его родные. До двадцати одного года он в полнолуние превращался в медведя, а весь остальной срок жил человеком. После двадцати одного года, останься он в лесу, стало бы наоборот: трое суток полнолуния он будет человеком, а остальное время – медведем. Только женитьба, прикрепляющая к миру людей, лишила бы его возможности надевать медвежью шкуру, а этого он не хотел.
Но невеста, которую выбрал для него когда-то Бранемер, пообещала отпустить его. Она сказала: «Когда твой отец даст свободу Унеладе, я дам свободу тебе». Теперь, когда он приехал, Бранемер должен отпустить плененную Ладу, а стало быть, и Огнесвет будет свободен от обручения. По крайней мере, род невесты от него отступится. Остается его собственная родня. Отца он повидал лишь мельком, но мысль о таком разговоре сильно смущала. Бранемер с детства запомнился ему как человек-скала, не отступающий от своей воли. И здесь ничего не изменилось, несмотря на то что сам Огнесвет теперь не уступал отцу ростом. Если отец твердо намерен его женить, избежать свадьбы можно будет только ценой полного разрыва с родом. Да и зачем ему человеческий род – тому, кто намерен оставшийся век прожить медведем?
Но эта мысль внушала ужас. Еще в детстве Огнесвет слышал сказания, как в медведя превращался проклятый матерью сын, а потом охотники, сняв шкуру с убитого зверя, находили под ней человеческое тело. Тому, кого проклял род, удачи не будет – ни в человечьем облике, ни в зверином. Если бы удалось как-то выпроситься… А зная, как мало красноречив, Огнесвет приходил в отчаяние; душа его билась, не находя выхода, словно птица в силке.
Вечер Огнесвет провел с матерью. Отец почти сразу ушел с Лютомером и Лютавой в святилище, и туда же, по словам Миловзоры, очень скоро отправилась и Младина. Благодаря всему этому мать и сын, не видевшиеся три года, смогли провести вечер вдвоем.
Вид Миловзоры поначалу поразил Огнесвета: неужели она так постарела за три года? Его изумило, что она стала ниже его ростом на целую голову, будто усохла телом. Неужели от тоски по единственному сыну? Неловко обнимая ее перед санями, Огнесвет испытывал грызущее чувство стыда, точно сам виноват, что рука времени так сурово по ней прошлась. Все эти годы он старался не думать о ней – о той женщине, которую обязан любить, почитать и оберегать от печалей. Она запомнилась ему молодой красавицей, и теперь, видя перед собой настоящую старуху, он дивился, что за злое колдовство ее так изменило. Только позже он сообразил, что первые семнадцать лет своей жизни просто не замечал, как она старела, как прибавлялись морщины на лице и седина в волосах. Она осталась в его памяти такой, какой он узнал ее ребенком. И только сейчас, после долгой разлуки, сумел увидеть такой, какая она есть. А увидев, он словно полюбил ее вновь, со свежей силой, прочной благодарной любовью не ребенка, а почти зрелого мужа, уже понимающего, чем обязан матери. Послала бы она его сейчас за моложавыми яблочками – пошел бы, до самых верхних небес добрался бы! Стало стыдно и прежнего пренебрежения, и своего тайного желания уйти снова в лес. Раньше Огнесвет тревожился лишь о том, как станет говорить с отцом. А теперь испугался горя, в которое такой разговор повергнет мать.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 113
