– Я сказал, успокойтесь! – прикрикнул на жену Вилл. – Я достаточно изранен и без ваших нападок!
– Как пожелаете, милорд. – Аделиза сорвала накидку с деревянного гвоздя на стене и набросила ее на плечи. – Наслаждайтесь спокойствием! – С этими словами она выскочила из комнаты.
Хлопнув дверью, она уткнулась лицом в ладони и дала волю слезам. Но чувство вины тут же отрезвило ее: слезы не помогут Уилтону. Как будто железная игла вонзилась в сердце Аделизы. Наверное, Матильде было так же больно. Именно с этого все и начиналось: острие проникало все глубже, пока сердце не закаменело и не осталось в нем ничего живого, ни капли радости, чтобы родить улыбку.
Аделиза прошла в церковь и опустилась на колени в святом месте, не оскверненном войной, и стала молиться за монахинь разрушенного аббатства. Теплые цвета алтаря и мягкий свет лампад в полумраке утешили ее. Аделиза перебирала четки и просила Бога укрепить ее и наставить на верный путь.
Она все еще молилась, когда услышала звук мягких шагов. Мгновение спустя подошел Вилл и осенил себя крестом. От него исходил запах травяного настоя, который добавили в воду для купания, спутанные кудрявые волосы были влажными.
Супруги устремили молчаливую мольбу к небу, и воздух наполнился тихим благочестием.
Закончив священнодействие, Вилл поднял голову и взял в руки деревянного коня, которого Уилкин оставил на алтарной ступени. Это было изображение Форсилеза. Вилл его сам вырезал, когда участвовал в походе с войском Стефана несколько лет назад.
– Что это, приношение Богу?
Он использовал игрушку как предлог, чтобы прервать молчание.
– Надеюсь, что да, – ответила жена. – Я учила нашего сына почитать каждую божью тварь и любого человека, какое бы положение он ни занимал. – (Вилл покрутил игрушку в своих больших ладонях.) – Утром Уилкин молился о том, чтобы вы вернулись домой.
Д’Обиньи с усилием поднялся на ноги.
– Что ж, его просьба исполнена. – Свободной рукой он сжал руки жены. – Я старался поступать по чести и сделал все, что мог. Я прекрасно сознаю, что совершал ошибки, но я никогда не действовал из корысти или ради злого умысла.
Аделиза взглянула на него. Пунцовый шрам на щеке, усталое дыхание, глаза умоляют о снисхождении.
– Я нисколько не сомневаюсь ни в вашем благородстве, ни в ваших добрых побуждениях, – ответила она, – но когда я думаю, что сотворили с Уилтоном обе враждующие стороны, я прихожу в отчаяние. Люди поставили свою гордыню выше божеских законов.
Вилл поморщился:
– Да, но прошлого не воротишь. Исправить ничего невозможно, но я клянусь вам и Богу, что тот, кто захочет, получит пристанище в Арунделе, или в Райзинге, или в Бакенхеме. Если вы будете заботиться о людях, я построю дома и приюты. – Он перекрестился. – По крайней мере, я могу предложить им убежище в безопасном месте. – Вилл обнял жену одной рукой, а в другой все еще сжимал игрушку сына. – Пожалуйста, не отворачивайтесь от меня, – прерывисто прошептал он, уткнувшись носом ей в макушку. – Я не вынесу вражды в самом сердце моего дома. Вы мое единственное пристанище.
Аделиза откинула голову назад, чтобы взглянуть на него. Так же как раньше она видела черты мужа в своем старшем сыне, сейчас она видела в его отце мальчика, ищущего утешения и поддержки. Она почувствовала, как железная игла выскользнула из ее сердца и рассыпалась, хотя шрам остался.
– Пойдемте, – позвала она. – Уже поздно и темно, и единственное пристанище, кроме церкви, где мы должны быть, – это наша постель. Отложим все остальное до завтра.
Глава 49
Дивайзис, Рождество 1143 года
Зимой лучше всего устроиться в тепле у очага и играть в шахматы. Матильда сидела за доской с Генрихом в своей комнате в замке Дивайзис и наблюдала, как он обдумывает очередной ход, прыгая взглядом с одной фигуры на другую. Наконец передвинул коренастого костяного епископа на две клетки вперед и улыбнулся матери. Ему еще не было одиннадцати, но он уже понимал всю сложность игры и обижался, если ему поддавались.
Матильда старалась разгадать, какую ловушку он для нее приготовил.
Смотри вперед. Всегда смотри вперед. Его обучение в Бристоле под руководством Аделарда было интенсивным и нацелено на то, чтобы воспитать короля, способного управлять Англией и Нормандией, каким был его дед Генрих. Матильда же пришла к горькому, но неизбежному выводу: ей никогда не быть королевой Англии. Не важно, что ее сторонники присягнули ей; все-таки подчиняться женщине было выше их сил. Но женщина все же может править, стоя за троном. Она передвинула свою королеву, чтобы преградить путь епископу Генриха. Это даст сыну пищу для размышлений.
Удивительно, как сильна королева и как слаб король на шахматной доске.
В этом году они снова продвигались и отступали, одерживали победы и терпели поражения. Ее возможности ничтожны, но она окружена преданными соратниками, которые не бросят ее на произвол судьбы. Дело еще может принять другой оборот: в сентябре скончался папа Иннокентий, значит епископ Винчестерский больше не является легатом. А с новым папой, более благожелательным к Матильде, открылся путь к переговорам о том, кто имеет право на английскую корону.
На этот раз Генриху понадобилось больше времени, чтобы обдумать положение на доске, он прищурился и подпер рукой подбородок, обхватив его большим и указательным пальцем. Матильду радовали успехи сына. Когда он только приехал от отца, то не мог усидеть спокойно даже минуту, а теперь легко сосредоточивался, если у него задание, требующее внимания и размышления, – по крайней мере, на то время, которое он тратил на решение задачи.
Смело протянув руку к доске и дав выход своей с трудом сдерживаемой энергии, Генрих переставил туру.
Матильда ответила быстро. Сын явно предвидел ее маневр, так как немедленно сделал ход рыцарем; его серые глаза при этом засияли. И опять она оказалась в ловушке, но сейчас положение было безнадежным, и Матильда уже знала, что в любом случае проиграет.
– Умно, – засмеялась она. – Я признаю свое поражение, но тебе, наверное, пришлось хорошенько подумать?
Генрих усмехнулся:
– Да, но я люблю думать, и выигрывать тоже.
– Несомненно!
Воля к победе у ее сына была так же ярко выражена, как и рыжий цвет волос, и взращивалась намеренно, вместе со способностью идти к цели, не упуская из виду и возможные угрозы на иных направлениях.
– Но ты должен быть готов и к неудачам и учиться преодолевать их.
– Папа говорит то же самое.
– Да, твой папа – мудрый человек, – ответила она без выражения.
Поднявшись из-за стола, Матильда подошла к окну и посмотрела на суровый зимний пейзаж. Она часто сносилась с Жоффруа посредством официальных посланий, обсуждая судьбу сына и положение Нормандии, но больше их ничего не связывало. Долгие годы разлуки погасили гибельное, но непреодолимое желание, которое он когда-то вызывал в ней.
