Книга День учителя - Александр Изотчин

Вся дорога вдоль ларьков была уставлена людьми с одним и тем же отсутствующим выражением лица — мужчины, женщины, разного возраста, комплекции, с разным жизненным опытом одинаково пялились в витрины. И у всех было одно общее — все эти жители близлежащих домов курили и пили пиво. В переходе стоял густой табачный дым. Для этих людей выход из подземки являлся местом проведения свободного времени — альтернативой сидению с тем же пивом перед телевизором. «Вот таким же дядькой станет школьник у киоска лет через двадцать, — наметил Андрей Иванович перспективы испорченному ребенку. — Если, конечно, Куприянов не реализует свои планы и не отправит его вместе с прочими «лишними» восстанавливать БАМ. Как меня это все-таки зацепило — про БАМ… И если этот мальчик доживет до возраста окружающих пивных алкоголиков, а не начнет колоться, как многие в этом районе».

Последняя мысль возникла не спонтанно. Чуть впереди Мирошкина молодой человек вел — почти тащил — под руку девушку. Она странно болтала головой, озиралась. Андрей Иванович знал эту пару — они жили в одном с ним подъезде, были женаты и имели дочь. Молодая мать принимала наркотики — Мирошкин не знал какие — внутривенно или курила. В летние месяцы прошлого года, возвращаясь домой из библиотеки, Андрей Иванович часто видел, как муж «выгуливал» свою «обдолбанную» жену, — она сидела на скамейке у подъезда, глядя в одну точку лишенными смысла глазами, он стоял перед ней и, завидев прохожего, загораживал ее лицо своим телом, стараясь скрыть от окружающих неадекватность своей подруги. Однажды, выйдя на лестничную клетку выбрасывать мусор, Андрей Иванович услышал их разговор, довольно громкий, который разносился по этажам дома откуда-то сверху. Муж умолял жену «заканчивать с этим делом», пугал, грозил, она — судя по всему, пребывавшая во вполне вменяемом состоянии — бодрилась, уверенно утверждала, что все с ней «в порядке», надо только достать денег, совершить какое-то чудодейственное переливание крови и вот тогда «дурь» даже видеть не захочется… В последнее время ее состояние явно стало ухудшаться — по крайней мере сидением возле дома дело не ограничивалось. Как-то Мирошкины встретили соседей на продуктовом рынке. Положение, в котором те предстали перед ними, не могло не привлечь к семье внимание окружающих: ничего не соображавшая мать сидела на асфальте и бессмысленно смеялась, а стоявшая рядом девочка лет пяти тянула ее за руку и просила: «Мамочка, пойдем!» Отец семейства, не двигаясь с места и не предпринимая попыток увести домой свою странно счастливую супругу, мрачно и безотрывно смотрел в небо — то ли, ища там поддержки, он хотел таким образом обратить на себя и своих домашних внимание какого-то Высшего Существа, то ли, разуверившись, бросал Ему вызов… И вот теперь он, бережно поддерживая, возвращал к семейному очагу свою где-то обнаруженную подругу.

«Сколько же стало кругом наркоманов. Нет от наркотиков спасу нигде. Везде одно и то же. И в Москве, и в Заболотске», — Мирошкин вспомнил, как мать жаловалась на то, что в их подъезде чуть ли не все молодые колются. «Как же хорошо, Андрюша, — говорила Ольга Михайловна, — что ты в Москве. Ведь как все началось — стала вдруг приезжать машина к дому, и ребятам принялись оттуда бесплатно раздавать наркотики. Попробуй раз, два, а потом, когда уже без этого не можешь, — купи! А теперь все покупают. А уж когда дискотеку рядом открыли — все! За тебя-то мы спокойны, а вот Ленка… Как за ней уследить! Учиться она не хочет — лишь бы гулять. Отец ходил к начальству: так, мол, и так, примите меры, закройте дискотеку, у нас весь подъезд завален шприцами. А чиновник глаза вытаращил: «Вы что! Нам надо же чем-то молодежь занимать! Хотите, что бы они во дворах сидели и пили?! А так у них — досуг!» Отец ему в ответ: «Какой же это досуг? Употребляют всякую дрянь… Да и куда это годится — дискотека ночная, шум до утра. И куда они утром идут, после того как натанцевались? Вряд ли работать или учиться. А молодежь надо не этим занимать». Ну, тот набычился и говорит: «Боюсь, Иван Николаевич, нам с вами друг друга не понять. Учатся они или не учатся — это их личное дело. Времена всеобщей обязаловки закончились. Что же касается шума, то мы, конечно, разберемся, хотя странно — вы первый, кто пришел жаловаться. Других, значит, дискотека не беспокоит». Отец вернулся домой злой, всех крыл. «Никому, — говорит, — ни до чего нет дела, хоть всех наркоманами сделают!» А я ему: «Да, этот мог тебе и соврать: «Никто не жалуется…» В общем, теперь отец решил ночью вызвать специалистов — замерить шумы, подписи собрать и сразу к Курашу. Пусть закроют хотя бы из-за того, что шумно…»

«Какие же они наивные, — обгоняя соседей, думал Андрей Иванович про родителей, — «в Москве живу». Да здесь такие же машины с наркотиками приезжают и родители за своих чад дрожат. Вон тесть с тещей после того случая с эфедрином чуть ли не каждый день руки у спящих сыновей осматривают. И неудивительно — старший, как школу окончил, никуда поступать не стал — неохота ему, видите ли, — пошел склад с пельменями охранять, в армию его по здоровью не возьмут — сердце. Младший будущим летом школу заканчивает и тоже никуда не годится. Тут от скуки и беспросветности колоться и начнешь. Хорошо, хоть из-за этого эфедрина не убили. Хотя, я иногда думаю, что в таких людях проку?»

Страшный случай с эфедрином произошел весной. Тесть подошел к своему подъезду и увидел женщину цыганского типа, которая набирала по домофону номер его квартиры. Заинтересовался: «Девушка, вы к кому?» Та в ответ: «К Тане, я ей сверток принесла». Валерий Петрович, думая, что это для его жены, решил «помочь». Забрал у цыганки «посылку» и принес домой, положил в прихожей и пошел смотреть новости. А вечером раздался звонок по домофону и «авторитетный» мужской голос поинтересовался: «Ну, и где наш эфедрин?» Валерий Петрович к тому времени уже выпил свою традиционную бутылку водки и говорившего послал, толком ни в чем не разобравшись. Но теща, почувствовав недоброе, выглянула в окно и увидела троих мужчин, одетых в спортивные костюмы и кожаные куртки, о чем-то совещавшихся возле джипа. Затем они сели в машину и уехали. И тогда испуганная женщина углядела в коридоре подозрительный сверток, лежавший недалеко от домофона. Что им было делать? Идти в милицию? А как объяснить, чтобы поверили, откуда у них это? Выбросить? А что скажут те, в джипе? Татьяну Кирилловну вдруг осенило. Она взяла пакет и пошла в соседнюю девятиэтажку, с таким же номером дома, но другим номером корпуса. Здесь, подойдя к подъезду, в котором имелась квартира с ее номером, Татьяна Кирилловна набрала домофон и спросила Таню. Ей открыли, теща поднялась на свой этаж и вручила ожидавшей ее около лифта молодой чернявой девице злополучный сверток. Неизвестно, как разобрались в ситуации наркоторговцы, но никто больше Завьяловых не беспокоил.

«И как только она додумалась-то до такого, — думал теперь Андрей Иванович, — тут и нормальный-то человек не допетрит, а эта… С ее-то мозгами?» Мирошкин вспомнил круглое, слегка синюшное лицо тещи, всю ее толстую фигуру — женщина изрядно располнела за последние два года. После произошедшего с Завьяловыми мать Ирки стала вдруг очень много есть, подтверждая установленное правило нового времени — бедняки нынче толстые, а богатые — худые. Вероятно, еда осталась единственной радостью Татьяны Кирилловны на фоне всех потерь, сильно пьющего мужа, двух сыновей, таких же неудачников в перспективе, и явно несчастливой в браке дочери. Вот она и заедала все это, по-прежнему закрывая мутные свои глаза и тряся головой. Поев, смотрела сериалы или спала. Спала много, часто, засыпая мгновенно в любом положении и громко храпя. Зять считал Татьяну Кирилловну не вполне нормальной. Такими, возможно, тещи видятся большинству русских мужчин, но в отличие от большинства, у Андрея Ивановича были на то основания. Ирка как-то неосторожно рассказала ему одну драматичную историю, произошедшую с ее мамой в те далекие времена, когда Татьяну Кирилловну мало кто называл по отчеству, когда не произошла еще судьбоносная встреча Танечки Коростелевой с завидным женихом Валерием Завьяловым.