Адвокат ответил сухо — кивком головы.
За окнами известного любому петербуржцу здания у Пантелеймоновского моста уже начинало темнеть, когда шеф сыскной полиции вернулся в Департамент, и, открыв дверь камеры, первым делом увидел Думанского, которого сморило на узкой казенной койке, поверх суконного солдатского одеяла. Он осторожно коснулся плеча спящего коллеги, но и этого было вполне достаточно для того, чтобы поднять Думанского, который давно уже не спал, а в состоянии тревожной полудремы ожидал прихода полковника с указаниями о дальнейших действиях.
Сказать, что Шведов был до крайности расстроен, значило бы не сказать ничего. Так, наверное, мог бы выглядеть человек, нечаянно заглянувший в бездну ада.
— Надеюсь, Викентий Алексеевич, вам удалось соснуть хотя бы пару часов. К сожалению, больше времени на отдых предоставить не могу. Необходимо немедленно вернуться к делам! — с ходу скороговоркой выпалил Шведов. — Ваши сведения оказались еще более серьезными, чем я представлял себе из разговора. Добытая вами документация носит столь угрожающий характер и действительно свидетельствует о политической катастрофе такого масштаба, что мы должны просить личной аудиенции у Государя Императора! Видите ли, я не могу предпринимать какие-либо действия самостоятельно, это слишком большая ответственность, да и не в моих полномочиях. Поэтому мне для начала необходима срочная встреча с ротмистром Семеновым. Вы хоть сами понимаете, что нашли? Настоящая бомба! Эх, если бы эти бумаги попали к нам хотя бы несколько лет назад, мы смогли бы задушить эту скверну в самом зародыше… Теперь-то мне все понятно! — заметил Алексей Карлович, натягивая лайковые перчатки и при этом аккуратно расправляя каждый пальчик. — Чудовищный взрыв, точнее разрыв пополам Семеновского моста, с кровавым месивом и убийством прокурора города — я предполагаю, тоже ваших рук дело, Викентий Алексеич?
— А что мне оставалось, коллега? Я ведь заранее узнал о странных сборищах в доме Мансуровых, и у меня не было времени для рефлексии. В первую очередь я ставил перед собой задачу любым способом выкрасть свое тело — выкрасть самозванца, этого оборотня, и вернуть мое тело.
— А вам не приходило в голову, что от такого взрыва погибнет масса людей, в конце концов, вы сами и ваше подлинное тело тоже?
— В таком положении трудно все точно взвесить. Я определенно знал, что мне нужно, но почти не представлял, как этого добиться, каков будет итог нападения. А убитые боевики… Пребывание в шкуре закоренелого бандита ожесточает, Алексей Карлович! Признаться, я испытывал большую жалость к невинным лошадкам, чем к этим слугам врага рода человеческого.
— Звучит патетически, точно слова самого Дениса Давыдова…
— Мне бы еще его неистовых гусар, тогда бы хватило сил без чьей-либо помощи раздавить это осиное гнездо мистиков-русоненавистников! — Думанский распалился не на шутку.
— А между тем, — резонно заметил шеф сыскной полиции, — вокруг вас были не менее отъявленные мерзавцы, чем эти масоны. Трудно представить, дражайший Викентий Алексеич, как вы сохраняли самообладание в подобном, прямо скажем, дурном обществе, — преклоняюсь! Кстати, если подумать, стоило бы вашему — простите, конечно же, кесаревскому — «послужному списку» дать ход, то за все его преступления вас в течение года пришлось бы на эшафот водить.
Думанский усмехнулся:
— С вашим черным юмором писать бы новеллы в духе Эдгара Поэ! Только не забывайте, что для полного исполнения приговора нужно было бы, чтобы у меня всякий день отрастала бы новая голова, как у Змея Горыныча, или, если вам угодно, Лернейской гидры.[120]Смотрите-ка, почти эпический сюжет получается!
— Да вы не волнуйтесь так, коллега, добытый вами сверхважной информации достаточно для оправдания преступлений любого Емельки Пугачева. Даже если вы останетесь «Кесаревым» (чего я вам искренне не желаю), я лично гарантирую вам, бесценный вы наш, полное оправдание за все «содеянное» и всяческую сатисфакцию за то, что вам пришлось перенести в последнее время! Я ведь уже ознакомился с перехваченными вами документами, а мои люди успели навести необходимые статистические справки. — Шведов бросил выразительный взгляд на заднее сиденье, где покоился мешок с масонскими папками, обнаруженными в точности с указаниями адвоката на чердаке дома на Гороховой. — И знаете, что выяснилось? Положение-то еще более ужасающее, чем вы мне обрисовали: «без вести» осевших в Российской Империи иностранных подданных оказалось куда больше, чем пересекших границу в обратном направлении, вскоре нас наверняка ждут новые находки чудовищных тайных могильников не только в столицах, но и в провинции. Что же касается списков реинкарнированных (слово-то какое — русский язык едва с ним справляется!) и прочих документов, которые я успел просмотреть, это, батенька, такая информационная бомба под святая святых нашего Богоспасаемого Отечества, что их возможно передать только самому Государю, предварительно, конечно, поставив в известность ротмистра Семенова, коль уж он назначен курировать всю операцию.
Шведов умолк с выражением озабоченности на лице: во избежание непредвиденных промедлений и проволочек он готов был хоть сейчас везти масонский архив в Зимний дворец или в Царское, но нарушить установленную свыше субординацию, даже из самых благих соображений, никак не смел.
— Тут ведь что, в сущности, получается, коллега, — продолжил он в раздумье, — если действовать в строгом соответствии с духом и буквой Закона (а мы с вами как правоведы иначе действовать не можем!), то весь цвет Российской Империи, всю политическую и культурную элиту, всех, казалось бы, достойных представителей общества, на которых в здоровой обстановке опирается государство, в нашем случае следует, простите… перевешать на фонарях! Ведь так выходит, согласитесь? Задачка-с!
— А что же вы прикажете делать?! Не беспокойтесь, — решительно кивнул адвокат, — фонарей в Империи на всех хватит. Ситуация чрезвычайная и меры в таком случае должны быть применены только исключительные! Да что я вам объясняю, Алексей Карлович, или не вы мне говорили, что секретный план предусматривает всё?
— Разумеется, я. Просто поражаюсь вашему хладнокровию… А! Кстати… — полковник Шведов откуда-то из-за полы шинели извлек «гуляевский» вессон. — Вот, извольте получить — ваш именной с уже початой упаковкой патронов! Настроению вашему вполне соответствует, да и насущная необходимость. — Шведов ухмыльнулся, прочитав надпись: «Адвокату от благодарного негоцианта» на серебряной пластинке.
— Покорнейше благодарю, Алексей Карлович! Я ведь о нем забыл — от радости, когда вы распорядились закрыть дело. Благодарю, что вы не забыли…
— Я на самом деле, дражайший Викентий Алексеич, помню и знаю больше, чем вы думаете. Письмо ваше о Панченке за подписью «правовед» я ведь получил, принял срочные меры: связался с французскими коллегами, отправил им не только исчерпывающую информацию об этом чудовище, но мой сыскной отдел выслал в Париж также специальную группу сотрудников для расследования его криминальных «фокусов»… А вы вот что лучше мне скажите: под каким, так сказать, юридическим соусом мы сможем арестовать «Думанского»? Он вообще чист перед Законами Империи! Вы же сами с жаром объясняли мне, что статья «за реинкарнацию» выглядела бы абсурдно. Вот задачка-то какая выходит на самом деле: чрезвычайные меры должны иметь веские основания. Конечно, у нас есть московские списки, составленные самими масонами… Да уж, что бы мы сейчас делали, не окажись вы в чужой шкуре! Вы сами, подумается, единственное воплощенное доказательство всех подобных эпизодов, имя коим легион…
