— До свидания, — сказал Майлс.
— Ладно, ладно, — закивал Кот.
Он прекрасно знал, что затевать процесс с этим защитником обиженных и оскорбленных, тем паче с «международником», выйдет себе дороже.
— Вот и прекрасно, — сказал Майлс и выложил кассету на стол.
Кот выполз из-под стола и уставился на пленку. Он замер, выпучив глаза: таким я его еще никогда не видел, даже игра не действовала на него столь возбуждающе.
— Шайка чайников! — воскликнул он и затем, чудесным образом вмиг оправившись от удара оземь (этим свойством отличаются особо набожные католики и немецкие центрфорварды), с неожиданным проворством выбежал из комнаты, застучав ботинками по лестнице.
Случившееся дальше как-то неаккуратно уложилось в моей голове. Помню, кого-то назвали не то «грязным щенком», не то «сопливым паршивцем». Видимо, относилось это не к псу.
На ковре, где-то между Мартином и Котом, завалялся куриный окорочок. Пока Мартин, бывший моряк и нынешний буйнопомешанный, пытался перехватить Кота, Пучок прыгнул вперед, чтобы разобраться с лакомым куском, вследствие чего буйнопомешанный споткнулся и сломал ногу в лодыжке.
К чести Мартина, стоит сказать, что это не остановило его, и он с грохотом понесся вниз по лестнице, но было поздно: Кот ушел в туманное утро.
— Зато у нас осталась запись, — заметил я, взяв кассету со стола. — Странно, отчего это он решил смыться, когда у нас в руках все доказательства… Вот интересно… И картинка есть, «Спайс Гелз», альбом «Forever».
— Это слушал Мартин на своем плеере, — сказал Майлс, забирая у меня кассету.
— Блеф?
— Я думал, сработает. Он ведь тоже блефовал с пистолетом.
— Да, — зарделся отчего-то Мартин, приползший с лестницы. Видимо, краснел он не со стыда, а от натуги. — Порылся в твоих старых записях, захотелось вспомнить… старину.
— И что будем делать? — спросил пес.
— Опять он с вами разговаривает? — поинтересовался Майлс.
— Да.
— И что он сказал?
— Спрашивает, что мы собираемся делать. Меня, кстати, тоже интересует этот вопрос.
— Вы или я?
— Ну, допустим, хотя бы один из нас.
— Вы будете арестованы, и с вас по закону взыщут все деньги, приобретенные несправедливым путем. Я не сентиментален, как Мартин.
— А как же бедные африканские дети? — заскулил Пучок.
— Пошли, Пучок, — вздохнул я. — Мы проиграли. Примем же это достойно, как полагается людям. — Я почесал его за ухом. — Или собакам.
— А вы в любом случае пошли бы в тюрьму, — сказал Майлс.
— То есть?
— Мне нужны все двадцать пять миллионов, и я получу их обратно. Каким бы ни был результат игры, я бы все равно предъявил ваше признание в полицию, и вы сели бы. Так что, — развел он руками, — можете особенно не огорчаться.
— Так вот вы какой? — поразился я. — Вы, оказывается, еще почище Кота?
— Намного почище и покруче, чем вы себе представляете, — пренебрежительно отозвался Майлс, которого явно не интересовало мое мнение.
— Так вы не собираетесь говорить по своей… трубке? — спросил пес, отвлекая меня. — Она жужжит и трясется.
Под столом на ковре, выроненная в пылу сражения, валялась трубка Кота.
Я взял ее и нажал на кнопку приема. Но еще перед этим на экране мобильного высветилось имя: «Линдси».
39 РАЗБУДИ БЛЕФУЮЩИХ СОБАК
— Привет, — прогнусил я, стараясь подражать южному акценту Кота и его ленивому выговору. Не знаю, зачем я это сделал, чем был обоснован такой поступок и чего я, собственно, добивался, — просто инстинкт подсказал мне, что обмануть ее — самое милое дело, раз представился такой случай.
— Это я, детка! — пропищала она.
— Да, — ответил я, шевеля откидную крышку телефона и создавая помехи.
— Ты как будто не очень рад, — надула губки Линдси. — В чем дело?
— Они все узнали, — проскрипел я. — Баркер распустил язык.
Пес тревожно оглянулся — явно в поисках этого самого «языка», который, как ему было известно, является весьма питательным.
— Что ты хочешь сказать?
— Не телефонный разговор, — продолжал я гундосить в трубку. — Нас могут прослушивать. Немедленно выезжай и забери у меня из сейфа все бумаги.
— Все бумаги? — поразилась она.
— Все, имеющее отношение к этому проекту, над которым мы с тобой работали. Больше ничего сказать не могу.
— Какое прослушивание, что ты? И почему тогда говоришь по этому телефону о…
— Все, больше ни слова. Буду ждать тебя на… — но тут я еще не придумал. Посмотрим на ходу. — Перезвоню позже.
— Черт, — запаниковала она. — Этот придурок бросил меня по уши в своих долгах, а теперь еще хочет испортить мне всю оставшуюся жизнь. Какой у тебя шифр в сейфе?
Я посмотрел на пса. Он переминался с лапы на лапу. Четыре лапы. Ничего лучшего в голову не приходило. Люси говорила, что любой шифр — обычно первые четыре цифры. Чтобы не забыть.
— Код простой, — сказал я, — один, два, три, четыре.
— Погоди, запишу… Такой же, как твоя сигнализация! Послушай, а Дженкинс не может этого сделать?
— Я не доверяю этому обормоту.
Последовала краткая пауза. Затем она сказала доверительным тоном, в котором слышалась такая знакомая решимость:
— Понятно. Не беспокойся, Майк, я ценю это. Ты можешь на меня положиться.
— Позвоню потом, — пробубнил я. — С другого телефона.
— Я от тебя без ума, — сказала она.
— Да… — сказал я, добавив к этому неопределенное кошачье междометие, и отключился.
Майлс недоуменно посмотрел на меня:
— И что дальше?
— Появился проблеск надежды!
— Это у вас он появился. Тиббс все равно у меня на крючке, ему не уйти, так же как и вам.
— И что же. — Я посмотрел на пса. — Вы собираетесь разлучить меня с моим единственным другом.
— Да, — коротко кивнул Майлс. — Это дело решенное.
— О нет, — заскулил Пучок, тычась ему в ноги. — Мир не может быть так жесток.
Майлс посмотрел на него, недоверчиво покачивая головой.
— И в чем же состоит ваш план? — спросил он.
Дело в том, что еще с детства у меня был готов план на все. Недаром мать, когда я особенно доставал ее, называла меня «зеленозадой мухой». Например, я всегда имел наготове водяной пистолет, чтобы достойно встретить марсиан, если они появятся на пороге. Ядерная война меня тоже не застала бы врасплох — я всегда был готов укрыться под столом или за диваном. Миноносцы, преследующие в ванной мою субмарину, тоже были мне не в диковинку: я зажимал нос и залегал на дно, чем особенно выводил из себя маму, которой приходилось убирать с пола последствия морского сражения. Словом, из таких вот мечтателей вырастают классические взрослые лентяи, готовые, в принципе, ко всему.
