Книга Геррон - Шарль Левински

Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 136

Боюсь, что ЕАС — более точное обозначение. Еврейское агентство сказок.

Но момент был очень красивый.

По окончании съемочного дня мы еще отсматривали номера, предложенные для съемок кабаре. Штреттер в качестве Чаплина был очень комичен. Даже Рам смеялся. Он снова был настроен милостиво. Игрушечная железная дорога доставляла ему удовольствие.

Дождь. Всю первую половину дня. Пришлось отложить съемки. Эпштейн был вне себя, ведь сегодня должны были снимать уборку урожая помидоров. Как будто ему в вину будет поставлено то, что погода не придерживается съемочного плана.

Эпштейн знает СС. Если понадобится козел отпущения, вполне может статься, что на эту роль назначат его. Мы жидки и потому автоматически виноваты во всем. Ведь и войну развязали мы. Я и Ольга. Вместе со старым господином Туркавкой из охраны сортира. А зачинщиком был маленький мальчик, которого мы вчера снимали на лошадке-качалке. Он так увлеченно пустился на ней вскачь, как я когда-то на своей Сивке, как будто мог ускакать на ней в другой мир. Но другого мира нет. Только этот. Где сажают под арест уже четырехлетних и объявляют их преступниками. Потому что им достались не те родители.

Если бы фамилия у папы была не Герсон, а, например, Герхард, если бы древо нашего рода росло в другом лесу, „пять поколений пасторских дочерей“, как называл это Отто, мне бы сейчас не пришлось думать о том, можно ли убирать помидоры под проливным дождем. Конечно же нет. В том благословенном мире, который мне заказал Рам, всегда светит солнце. В Бабельсберге я бы вместо этого снимал слащавый хеппи-энд, дымя сигарой. А фон Нойсера посылал бы за кофе.

В лотерее происхождения я вытянул пустой билет. В том розыгрыше судьбы, где не имеет значения, что ты за человек или как ведешь себя в жизни. Как только аист принес меня, все уже было предрешено. Не Герхард, а Герсон. Лжерабби, который понимает в таких вещах, объяснил мне, что означает эта фамилия. „Она происходит из древнееврейского, — сказал он. — Gerschom. Чужой там. Аутсайдер. Не здешний. Если по-нацистски, то у нас у всех должна быть такая фамилия“.

Сейчас все по-нацистски.

Безумие вот в чем: всю эту расистскую хренотень они придумали не только потому, что на ней можно делать политику. Это еще можно было бы понять. Но нет, они в нее действительно верят. Так крепко и без малейшего сомнения, как можно верить только в полную бессмыслицу. Такого можешь трижды подряд спасти из горящего дома, он все равно будет убежден, что за этим стоит еврейская подлость.

Плохая погода? Виноват еврей. Тот же самый человек, перед которым ты вежливо приподнимал бы шляпу, если бы в его удостоверении не стояла буква „J“.

Как было с Камиллой Шпир. Они разъюдифицировали ее в мгновение ока. Вдруг с вечера на утро из последнего дерьма она стала сударыней. Геммекер вроде бы даже целовал ей ручку.

Когда я приехал в Вестерборк, она еще носила желтую звезду. Входила в состав ансамбля берлинских коллег, которые делали там ревю. Обязаны были его делать. Я сам видел ее выступление. На Камилле была короткая юбочка, и ноги она вскидывала никак не ниже, чем это делают балерины. Люди в такт хлопали. Очень милая песенка. „Когда посылочка приходит, ей радуется стар и млад“. Мы бы здесь, в Терезине, тоже аплодировали. Нам давно уже не приходят никакие посылки. И даже посылочки.

Тогда никто и подумать не мог, что Камилла за ночь сможет стать арийкой. Она сама думала так меньше всего. С ее-то отцом. Я хорошо знаю Фрица Шпира. Мы вместе участвовали в нескольких фильмах. Вернее было бы сказать — знал. Знал когда-то. Вроде бы его поймали в Австрии и депортировали на восток. Не важно.

Камилла, вне всяких сомнений, была наполовину еврейка. Полукровка первой степени. Пока ее в один прекрасный день не вызвали к Геммекеру.

Я при этом не присутствовал, как и Макс Эрлих, который мне об этом рассказывал. Но история такая невероятная, что может быть правдой.

— Сударыня, — якобы сказал Геммекер, — я рад возможности сообщить вам, что вы не являетесь дочерью вашего отца.

И протянул ей ножницы.

Ее мать в Берлине пошла к нотариусу и под присягой заверила, что Камилла является отпрыском внебрачной связи с немецким соотечественником. После чего ее дочь была „ариезирована“ еще быстрее, чем фирма моего папы. Ножницами она могла срезать звезду не сходя с места. Чик-чик — и вот уж она больше не еврейская свинья, а глубокоуважаемая немецкая актриса. Геммекер на прощанье поцеловал ей ручку и распорядился отвезти ее на вокзал на служебном автомобиле. А ведь ничего не изменилось. Вообще ничего. Кроме его представления о ней.

Ольга тогда сказала:

— Когда она попадет на тот свет, она не будет знать, в какую дверь стучаться.

Все это настолько бессмысленно. Если бы не было поездов на Освенцим, можно было бы даже посмеяться над этим.

К полудню снова выглянуло солнце. Сбор урожая помидоров отсняли. Тугие, сочные помидоры. Я бы отдал десять лет жизни за то, чтобы еще раз впиться в такой плод зубами.

Только вот не знаю, остались ли у меня на счете те десять лет.

Госпожа Олицки должна печатать отчет о съемках, но она сидит и ревет. Ей не понравилось купанье в Эгере. Она попалась на удочку сценария.

„Веселая пляжная жизнь“, — диктовал я ей в том сценарии. Она это печатала и все живо себе воображала. Расписывала себе. Семейный выезд на Ваннзее. Нет, не Ваннзее. Она никогда в жизни не была в Берлине. Какое там у них в Троппау есть озеро. Или пруд. Она все уши прожужжала, чтобы я непременно включил ее сниматься в этом эпизоде. Она слишком часто ходила в кино. Видела слишком много хеппи-эндов. И теперь верит в них. Хотя ведь с самого начала участвовала в планировании. Но так и не поняла разницы между фильмом и реальностью. До сих пор не понимала. Теперь сидит и входит в курс дела.

Началось все с того, что мы забыли самое главное для этого эпизода. Не только я, но и все забыли. Просто не подумали. Живешь в лагере уже давным-давно, а до тебя все еще не дошло. Все еще числишь естественными вещи, которых давно уже нет.

Веселая пляжная жизнь? Будучи режиссером, знаешь, как это бывает. Вызываешь людей, какие тебе нужны, и посылаешь их в воду. И наводишь на них камеру. Только и всего.

Только вот — и это никому из нас не пришло в голову — во всем Терезине нет ни одного купальника. Да и зачем? Мы заточены в крепости. К речке не подходим. Разрешения на душ приходится ждать неделями, и под душем ведь стоишь голый. И на складе одежды ничего похожего не водилось. Кто пакует самое необходимое в единственный разрешенный чемодан, о пляжных удовольствиях думает в последнюю очередь.

Но если надо, то все будет. Люди из „Еженедельного обозрения“ сегодня утром привезли купальники из Праги. Тем самым вопрос, будут ли в моем фильме люди купаться с еврейской звездой или без нее, разрешился сам собой. Пришивать звезды не было времени. Купальники и шапочки. Никто мне не сказал, откуда вещи. С какого-то склада, полагал я. Организованно, как у них водится, они как следует рассортировали награбленное из разоренных еврейских квартир. Сюда обувь, туда пальто. Стеллаж с детской одеждой, стеллаж с купальниками. Порядок — это уже полжизни.

Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 136