Наконец-то наступил долгожданный прилив, можно было поднимать паруса.
За ужином во время Великого поста, когда Людовик ковырял ножом свою рыбу.
— Отчего вы не хотите подумать об этом? В этом браке ни вас, ни меня уже ничто ведь не держит.
— Мы муж и жена пред Господом и законом.
И он так жадно проглотил бесформенный кусок соленой трески, будто вкушал пишу в последний раз.
— Благочестивому Бернару это видится по-иному.
Я поразмыслила, не съесть ли немного этого грубого, не сдобренного специями блюда, и в итоге отвергла его.
Людовик тоже оттолкнул тарелку с недоеденной рыбой. Глаза у него были пустые, почти как у лежавшей на тарелке трески.
— Я не могу пойти на это. Вы сделаете из меня посмешище.
— Лучше уж расторгнуть брак, чем остаться без наследника, — сказала я вполголоса, под заунывные причитания нескольких странствующих менестрелей, которые не пользовались моим покровительством.
Лицо короля побледнело. Я ударила по больному месту. Отбила у него всякий аппетит и ни мало о том не сожалела.
В королевском аудиенц-зале я подошла к нему, как просительница, держа на руках Алису.
— Если другого ребенка я вам не рожу, то трон унаследует ваш брат.
— Я знаю, чего вы хотите. И отвечаю вам: нет.
Я безмятежно улыбнулась ему:
— Вы же знаете, что это правда. Брат ваш спит и видит, как бы отнять у вас корону. Он следит за каждым вашим вздохом и молится, чтобы тот оказался последним.
— Я не стану делать по-вашему, Элеонора. Сам папа благословил наш союз.
— Но я же неспособна зачать сына!
Тут Алиса, чем-то недовольная, издала громкий писк, высокий, типично девчоночий, и Людовик невольно отшатнулся.
В его спальне — там я ждала, когда он, бледный и изможденный, возвратится со всенощной.
— Неужто Аквитания стоит всего этого, Людовик?
Он закрылся в гардеробной и стонал так, словно на него напал понос.
Я последовала за ним и на конюшню, когда он пошел посмотреть на своего любимого коня.
— Ваше величество…
Я не забывала, что нас слышат конюхи.
— Нет!
— Вы насекомое, Людовик! У меня терпения на вас не хватает!
Тронный зал. Я собрала всю свою волю. Я не отступлю от своего. Если уж я не могу обрести свободу от этого брака, то и Людовику нельзя дать возможность упрятать этот вопрос в долгий ящик. Сейчас за его плечом маячил Галеран — Людовик позвал его намеренно, дабы укрепить свою решимость. Оно и к лучшему. Я ринулась на них обоих с ходу.
— Соглашайтесь на расторжение брака! Я непременно добьюсь этого!
Людовик повернулся, посмотрел на меня; глаза у него были совершенно пустые, это выводило меня из равновесия.
— Людовик!..
— Получайте его.
Нет, не пустыми были его глаза. В них было страдание.
— Что?
— Получайте свой развод!
— Вы говорите серьезно?
— Вполне. Разве я не сказал ясно?
— Но, Ваше величество…
Галеран, у которого от волнения вдруг резко обозначались глубокие складки, сбегающие от носа к верхней губе, потянул его за рукав.
— Довольно! — Людовик, сразу загоревшись гневом, отдернул руку. — Мне известны все доводы против этого. Я знаю, что потеряю.
— Половину королевства, Ваше величество!
— Вы что же, думаете, я этого не понимаю? Но с меня хватит. Вы правы, Элеонора. На то воля Божья. Получайте свой развод. Бог свидетель, вы изрядно потрудились, чтобы его добиться.
— Но вы же потеряете Аквитанию, — чуть не стонал Галеран.
Я наблюдала за тем, как он пытается отговорить Людовика, и порадовалась той отповеди, какую он получил от короля.
— Вы думаете, что я ничего этого не знаю? Все я знаю, глупец вы этакий. Но что мне Аквитания, если я не могу передать ее сыну? Это дьявольское искушение, дабы смущать душу мою. — Он повернулся ко мне и проговорил капризным, сердитым тоном: — Мы больше не можем жить вместе. Получайте свою свободу. Возвращайтесь в Аквитанию. Я теперь свободен от вас.
Свершилось, наконец. И так быстро, что я была поражена. Мне даже верилось в это с трудом.
— Я так и сделаю. С радостью. И вы не пожалеете о своем решении.
— Как раз я пожалею. Я потеряю целую империю. Потеряю свое лицо. Но все равно, получайте развод. — Он снова вырвал у Галерана свою руку. — Оставьте меня в покое. А вы, — он бросил на меня сердитый взгляд, — можете идти и праздновать победу.
Людовик поковылял в церковь и простерся там перед образами, так мне потом говорили.
Я задыхалась от радости, грудь отчаянно распирало. Но не могла отделаться от тревожных мыслей. За все те долгие недели, что я осаждала несговорчивого Людовика, до меня не доходило никаких вестей от Анри Плантагенета. Ни единого слова. В силе ль еще наш договор? Насколько мне было известно, Анри теперь в Англии, участвует в затяжной военной кампании. Придет ли он мне на помощь, если я окажусь в опасности?
Ах, придет — я не сомневалась. Надо было верить данному им обещанию.
Все по очереди, шаг за шагом, говорила я себе. Надо получить официальный развод, как бы он ни звучал, и добраться до Пуатье. А уж тогда я смогу встретиться с новым графом Анжуйским.
Глава восемнадцатая
Мы с Людовиком официально расторгли свой брак в суде города Божанси, на берегах Луары, в марте лета 1152-го от Рождества Христова. Многолетний брак мой завершился, словно его никогда и не было. Одним росчерком пера на пергаменте мне на тридцатом году жизни были возвращены независимость и мои наследственные владения. Все было по закону, все юридически весомо. Людовик, окруженный своими законниками с кислыми лицами, был холоден, как лед, сковывавший берега реки. Он не проявлял никаких чувств, словно выносил решение по какому-нибудь спору, возникшему из-за прав на рыбную ловлю.
Я прислушивалась к каждому пункту документа. Все шло так быстро. Так гладко. Так ясно. Ни малейших неожиданностей. Мне предоставили развод на основании близкого родства супругов при отсутствии специального папского разрешения на брак. Мы с Людовиком состояли в родстве четвертой степени, а такие браки воспрещались церковью, и известно это было с того самого дня, когда Толстый Людовик вознамерился облагодетельствовать своего сына богатым наследством. Теперь мои земли возвращались под мою власть, хотя я должна была принести клятву верности Людовику как своему сюзерену. Ничего иного я и не ожидала. Несмотря на признание самого брака недействительным, дочери мои объявлялись законными и препоручались попечительству Людовика.
