Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 121
Традиционная посленовогодняя вечеринка у Хеймиша и Тоуни состоялась и в этот раз, но прошла скучнее прежнего. Отречься от своей ереси Хеймиш так и не сумел: подвыпив, принялся воодушевленно излагать мне свои комментарии к Библии, находящиеся в процессе написания; почти весь вечер я был вынужден слушать новую трактовку возмездия за грехи и вознаграждения за праведность в потустороннем мире, с бесчисленными ссылками на первоисточники.
Пятого января я уехал в Глазго. С того предновогоднего дня, когда я лицезрел устроенное Фергюсом авиашоу, наносить визиты в замок мне уже не хотелось.
* * *
Через две недели, уже после того, как провалилась моя попытка добиться по телефону истины от Лахлана Уотта, я в пятницу утром, в девять часов, поехал в Лохгайр. В дороге слушал по радио новости о войне, пока горы не отрезали меня от ближайшей передающей антенны.
То была война за нефтяные промыслы, война за низкие цены на нефть-сырец. Из союзника столь ценного, что ему сошел с рук ракетный обстрел американского корабля и травля газом тысяч курдов (разве что Тэтчер спешно повысила для него экспортные кредиты, и три недели Британия обсуждала сулимые Ираком экономические выгоды – преимущественно выручку за химию), Саддам Хуссейн превратился вдруг в Адольфа Гитлера. И это при том, что на прогулку в Кувейт его почти во всеуслышание пригласили заокеанские покровители.
То была война по сценарию Хеллера и по мотивам Оруэлла, и я не сомневался, что скоро кто-то сбросит бомбы на свой же аэродром.
От Глазго до Лохгайра по шоссе 135 километров, птичьего полета и того меньше. Для ракеты это и вовсе не расстояние. Поездка отняла полтора часа, что нормально, когда дорога не забита легковушками туристов и дальнобойными фурами. Почти все это время я качал головой, не веря собственным ушам и твердя себе: не допусти, чтобы это отвлекло тебя от схватки с Фергюсом или заставило поделиться подозрениями с кем-нибудь еще кроме Эш.
Но я, кажется, уже понял, как все произошло.
И Эш… О черт! Это же просто мускул, бездумный насос… Сердце, почему ты всякий раз ноешь, стоит мне подумать о ней?
Поэтому я старался вообще не думать об Эшли Уотт, не вполне понимая даже, чем такое решение продиктовано: силой воли или слабостью ума. Предпочел не выяснять, тем более что мой «послужной список» к честному самокопанию не располагал.
* * *
Свою бомбу с лазерным самонаведением мама сбросила за ланчем. Мы сидели на кухне, смотрели по телику войну. Как подобает добропорядочным подданным британской короны, хавали одни и те же куцые репортажи. Мне уже поднадоело глядеть на спаренные розовато-голубые конусы раскаленного газа, бьющие из сопел английских «Торнадо», уносящихся в ночную мглу. Наскучили даже замедленные кадры, как отечественные JP-233[108]с дебильным ликованием адского Санта-Клауса неторопливо покрывают ковром воронок чужие взлетные полосы. Все это вызывало дурное дежа-вю.
С другой стороны, повторения эти позволяли углядеть второстепенные детали репортажей, при первом просмотре не замечаемые. К примеру, я узнал, что англичане, оказывается, вполне способны произносить мягкое «х». Паршивцы все это время нас дурачили, упрямо выговаривая «Лок-Ломонд» или «Лок-Несс». И мы, наивные, верили, что это у них генетическое. А теперь всякие бахрейны и дахраны уверенно слетают с языков, как будто репортеры практиковались в этом деле годами. Оставалось лишь гадать, что мешало до сих пор англичанам распространить свой выговор на меньшую дистанцию и не в юго-восточном, а в северном направлении. Видно, у этой фонетической системы доставки, как у сверхпушки, большущая мертвая зона. А может, севернее Лондона попросту нет заслуживающих внимания целей?
– Ладно, предположим,– сказала мама, подавая мне над кухонным столом молоко,– мы доживем до пятницы. Фергюс меня приглашает в оперу. Ничего, если мы у тебя в Глазго погостим?
Я смотрел, как над Багдадом беспомощно хлещут, закручиваются в спирали очереди трассеров. Неужели я не ослышался? Посмотрел на маму. Она нахмурилась.
– Прентис, что-нибудь не так?
– Чего?..
Я почувствовал, как от лица отхлынула кровь. Поставил молочник – наверное, я теперь такой же белый, как его содержимое. Попытался сглотнуть. Говорить я не мог, пришлось прочистить горло. Затем я вопросительно посмотрел на маму.
– Фергюс,– терпеливо повторила она,– пригласил меня в оперу. Это через неделю, в пятницу, в Глазго. Можно, мы у тебя переночуем? Комната найдется, я надеюсь?.. То есть две комнаты.– Она улыбнулась.– Тебе что, нехорошо? Из-за войны так разнервничался? Белый весь, как мел.
– Все в порядке,– слабо помахал я рукой.
На самом деле все было не в. порядке. Меня подташнивало.
– Выглядишь неважно,– сообщила мама.
Я снова попробовал сглотнуть комок в горле. Она покачала головой:
– Да не беспокойся, не мобилизуют тебя, ты же почти большевик.
– Грл…– подавился я.
– Так согласен? Мы у тебя переночуем? Договор об аренде такое допускает?
– Ух,—выговорил я наконец.—Да.—И кивнул.– Да, конечно. Приезжайте, буду рад. Комнат сколько угодно. А куда вы собрались? Что за опера?
– «Макбет».
– «Макбет»?! – Я попытался изобразить улыбку.—Ага… Это Верди, кажется?
– Да, как будто.– Мама все еще хмурилась.– А ты с нами пойдешь? Будет ложа, места хватит.
– Гм… нет, спасибо.—Я не знал, что делать с руками: им приспичило затрястись. Не растерялся: засунул в карманы джинсов.
– Прентис, так все в порядке? Точно?
– Конечно!
Мама чуть склонила голову набок:
– Ты не из-за того ли, что я с Фергюсом поеду, расстроился?
– Нет,– рассмеялся я.– Да и какое мне дело.
– Прентис, мы с ним несколько раз играли в карты. Это просто дружба, ничего более.– Мама, кажется, смутилась.
– Ну да,– сказал я.– Приезжайте, комнаты будут. Никаких проблем.
– Хорошо.– Мама выщелкнула в чай пару горошин заменителя сахара. При этом смотрела на меня, и странным был ее взгляд.
Я повернулся к телевизору. Господи, что же теперь будет?
* * *
Я сел за папин стол. Изложил свои подозрения – это заняло больше времени, чем рассчитывал. Начал с бумаги и авторучки, но получались жуткие каракули, то и дело приходилось вытирать потеющую руку. Поэтому я придвинул к себе клавиатуру, а потом вывел файл на печать. Распечатку засунул в конверт и положил в верхний ящик стола. Жалко, что папа не обзавелся пистолетом. Я нашел свой охотничий нож в кожаных ножнах – о скаутских временах память – и засунул сзади за пояс джинсов. Рубашку сменил на футболку, поверх – короткий джемпер, чтобы побыстрее выхватить нож, в случае чего. При этом мне было и страшновато, и стыдно.
Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 121
