мной»)
— Ну, я пытаюсь, но… — подшучиваю я.
Он громко смеется, откинув голову назад, и взяв меня за руку, ведет к внедорожнику.
— Позже, детка. Обещаю.
Усмехнувшись, я следую за ним.
— Я думала мы собирались поплавать?
— И поплаваем, когда вернемся домой. Только сделаем небольшую остановку. — Он открывает дверь своего автомобиля.
Зоуи уже внутри, пристегнута и готова ехать, с небольшим пурпурным букетом в руках.
— Рора, смотри, что у меня есть.
— Они такие красивые, ЗоЗо.
Она улыбается, нюхая их, и выглядывает в окно.
Кэптен проскальзывает внутрь, и через секунду мы выезжаем на дорогу.
После недолгой поездки я понимаю, куда мы направляемся, и тогда мы поворачиваем к кладбищу Брейшо.
Как только мы паркуемся, выбираемся все втроем, и Зоуи бежит прямо туда, где, как она знает, похоронен Коннор Перкинс.
Мы с Кэптеном догоняем ее. Она ждет, пока он уберет старый букет, которому не больше недели, чтобы быстро поставить свежий во встроенную вазу.
— Привет, — говорит Зоуи. — Я принесла их из дома сегодня. Надеюсь, тебе они понравятся.
Я поглядываю на Кэптена, на лице которого нежнейшая улыбка, когда он смотрит на свою малышку.
Почувствовав мой взгляд, он оборачивается ко мне.
— Не собираешься поставить и эти тоже? — спрашиваю я.
Он качает головой, проводя пальцами по моей щеке.
— Нет, эти для кое-кого другого.
Я с интересом наблюдаю за ним, когда он уходит. Но он делает лишь несколько шагов, прежде чем обернуться и дать мне знак следовать за ним.
Взяв Зоуи за руку, мы идем следом за Кэптеном примерно метров сорок пять, к большой стене, сделанной из камня и серого шероховатого мрамора.
Он останавливается, поворачивается ко мне и берет Зоуи на руки. Он облизывает губы, по видимому, нервничая, и протягивает мне букет.
— Подумал, ты можешь захотеть поставить эти.
Наклонившись, он целует меня в щеку, Зоуи следом трется своим носиком о мой.
Они отступают, и я наблюдаю, как они направляются к машине.
Мои глаза медленно перемещаются к стене передо мной. Прямо здесь, на открытой площадке, стоит красивая медная ваза, а под ней небольшая золотая табличка.
Светлой памяти Марии Вега.
Слезы заполняют мои глаза раньше, чем я успеваю предотвратить это, и я поднимаю руку, прижимая ее ко рту.
Он сделал это. Для меня, для него.
Для нас.
Дрожащими руками я ставлю нежно-белые розы в вазу, отступая назад, чтобы посмотреть на небольшой куб, возведенный специально для нее. Место в память о матери, о которой я почти ничего не знала, о женщине, что любила и опекала маленькую девочку, которую мы любим, и будем вечно заботиться.
Она была доброй, нежной, и никогда не давила, когда я продолжала отстраняться.
Когда я приходила навестить Зоуи, она оставляла нас наедине, но иногда я ловила ее на том, что она снимает меня. Я никогда не спрашивала ее зачем.
Было всегда немного неловко находиться рядом с ней, словно я должна была сказать что-то или задать вопросы, но по какой-то причине никогда этого не делала.
Возможно, это потому, что человек, который научил меня значению доверия, в итоге оказался самым большим, самым ненадежным манипулятором из всех.
Думаю, я не хотела выяснять, не окажется ли она такой же. Это была одна из тех ситуаций, когда лучше предполагать, чем знать наверняка.
Теперь, после ее смерти, я могу смотреть на Зоуи, на здоровую и сильную девочку и говорить, что женщина, родившая меня, приложила руку к тому, чтобы она стала такой.
Я могу напомнить Зоуи о женщине, которая укладывала ее спать по ночам, когда мы с папой не могли этого сделать.
Я поднимаю руку и провожу пальцами по гравировке.
Я буду помнить тебя, Мария Вега.
Я возвращаюсь обратно к Кэптену, который стоит около внедорожника с небольшой улыбкой на губах, нежным блестящим взглядом. Он притягивает меня в свои руки и тут же прижимается губами к моим.
Он целует меня медленно, с особым желанием, от чего у меня перехватывает дыхание. И в этот момент я понимаю, что все случившееся никогда не было из-за этого места, и мое подсознание знало это все время.
Мое стремление остаться здесь было для того, чтобы в итоге стоять прямо здесь, в эту секунду… с ним.
Он мое предназначение.
Мой дом.
И Зоуи, она будет значить все для нас.
— Очень-очень, Красавица.
Я усмехаюсь ему в губы и шепчу:
— Я тоже люблю тебя, Кэп.
Всегда.
— Папочка, теперь мы можем пойти плавать?! — кричит Зоут с заднего сидения.
Кэп отстраняется, усмехнувшись, и мы забираемся в машину.
— Конечно, можем, малышка.
Кэптен звонит братьям, сообщая им, что мы уже на пути домой, чтобы они были готовы к плаванью, когда мы приедем.
Когда мы въезжаем на участок, Кэптен останавливается.
Девушка с короткими, почти серебряными волосами вылезает из старой белой «Камри», хмуро осматривая дом Брей для девочек… со спортивной сумкой в руке.
Я роняю челюсть и смех вырывается у меня, прежде чем я успеваю его остановить. Кэп устремляет на меня взгляд.
— Охренеть, — снова смеюсь я. — Он не мог.
Я смотрю на Кэпа, и он хмурится.
— Красавица…
Ухмыльнувшись, я качаю головой и хлопаю по приборной панели.
— Езжай к дому.
— Виктория.
— Давай, Кэп. Это займет минут десять. — Я дерзко приподнимаю бровь. — Доверься мне, это слишком хорошо.
Его глаза еще больше сужаются, и затем он смеется, вкладывая руку в мою, и продолжает ехать вперед.
— Доверяю всего себя, детка, — шепчет он, целуя мои костяшки, прямо туда, где находится татуировка в виде одинокой приливной волны, совпадающая с якорем на его руке.
Я — волна, он — якорь, и эта жизнь — наш океан.
Мы добираемся до дома в тот момент, когда остальные открывают ворота в бассейн.
Я практически выскакиваю из машины, усмехаясь так, что если бы и захотела это скрыть, то не смогла бы.
Кэптен хохочет.
— Черт, это должно быть что-то хорошее.
— О, малыш, ты даже не представляешь. Просто подожди.
Он качает головой с ухмылкой и присоединяется к остальным, помогая Зоуи снять одежду и надеть спасательный жилет.
Он раздевается, и мои глаза тут же падают на татуировку, которая теперь покрывает левую сторону его ребер.
Это якорь, падающий в океан, обвитый колючей проволокой, каждый шип которой представляет собой один шрам на моем животе. Их сорок два.
