придачу.
Наступает осень, Лев все еще в Хальмбюбуде. Паля не скуп, но все равно у Льва нет денег на автобус до Уппсалы, не говоря уж о Стокгольме. Он как в тюрьме! Стьернстедт считает, что сыновья должны оплатить ему недельное пребывание в Стокгольме. Конечно! Хорошая идея. Может быть, жена Киты продаст несколько его картин своим богатым родственникам и друзьям. К примеру, тот удачный портрет Толстого в цвете, где отец смотрит вверх. Для семьи Херлинов это стало бы выгодной инвестицией! Или ее может купить отец Уллы Клас, заместителя генерального директора компании Bofors в Карлскуге. Впрочем… в Швеции думают только о еде и одежде. И Лев, в общем, никогда не чувствовал себя здесь дома. Сейчас ему так кажется. Даже в Хальмбюбуде ему неуютно. Маленькие дочки Пали, Анна и Катарина, милы, их родители симпатичны, но ничто не способно развеять мрачную тоску Льва.
Поместье Симмельсберга было арендовано на десять лет. В 1943 году срок истекает, и владельцы, семья Вахтмейстеров, хотят прервать договор. Семья Пети находит поблизости новое жилье, имение Софиелунд, в котором они проживут более семи десятилетий. Для Льва выделена комната, но он уже мечтает о чем-то собственном, об одиночестве и возможности спокойно работать. Мальчики Пети все время болеют, и он болеет вместе с ними. И то, как семья питается, Льву тоже не вполне подходит.
Лев недолго живет в Лунде, но осенью находит устраивающую его комнату в Хельсингборге по адресу улица Фёренингсгатан, 31. Это относительно близко от Софиелунда, не больше трех шведских миль. К этому времени очевидно, что нужно что-то решать с его финансами, особенно после того, как он решил снимать жилье и жить отдельно. Четверо сыновей договариваются, что будут выделять отцу по пятьдесят крон в месяц, а дочери смогут помогать ему по мере возможностей. Негусто, трезво оценивает Лев. Особенно учитывая, сколько они тратят на себя и своих детей. Но благодарит и обещает, что дети будут делать перерывы в выплатах, если у него вдруг появятся средства. Как бы там ни было, жить ему осталось недолго.
В дальнейшем Лев живет за счет детей, хоть и всячески старается заработать на лекциях, статьях и бюстах. Продает картины по объявлениям в газетах. В Sydsvenska Dagbladet Snällposten за 18 мая 1943 года есть объявление о продаже картины маслом 72 × 59 см. Продаются произведения Льва и через Svenska Dagbladet и Dagens Nyheter. Одна из предлагаемых работ называется «Лев Толстой в Ясной Поляне» (Dagens Nyheter, 24 мая 1945 года).
Опыт жизни Льва
Весной 1943 года Лев ставит последнюю точку в автобиографии «Опыт моей жизни». Работа, к которой он приступил во Флоренции, завершается в Сконе спустя восемь лет. Прощание с Мадлен в Марселе в 1918 году становится конечным пунктом. Лев не скрывает, что продолжение стало бы неприятным и местами мучительным чтением. Но и в остальном его жизнь, скорее несчастная, чем счастливая, полна примеров того, как не следует поступать, если хочешь избежать страданий. Возможно, это станет для кого-нибудь поучительным.
Лев кается, что жил безнравственно и нечестно, но в воспоминаниях крайне неохотно признает собственную вину. Роль козла отпущения получают другие персонажи, прежде всего Толстой. Незапятнанными остаются только Софья Андреевна, учитель Поливанов и доктор Вестерлунд. Жизель олицетворяет любовь, которая сильнее жизни, но встреча с ней имеет непоправимые последствия для его семейного благополучия. В разводе с Дорой виновата главным образом жена. Лев признает, что чувствует чудовищную вину по отношению к ней, но настаивает, что это она предала его, когда уехала с детьми в Швецию в 1914 году, после начала войны. Это расставание, пусть оправданное и краткое, охладило его чувства к супруге. И Лев был глубоко ранен этим поступком как патриот.
Детские годы описываются в «Опыте моей жизни» отнюдь не в том же свете, что раньше. Именно тогда все и пошло не так. Вместо создания здоровой основы для взрослой жизни ранние годы превратились для него в цепочку заблуждений. Они ничего не дали ему ни в духовном, ни в интеллектуальном аспекте. Знания, которые втолковывались ему, оказались поверхностными и по сути бесполезными. Гувернеры научили его лишь «болтать» на немецком, английском и французском. Никто в его окружении не обладал ни истинной мудростью, ни способностью мыслить глубоко.
Более серьезной критике подвергаются внешние условия и особенности яснополянской диеты. Слово берет поборник здорового образа жизни. Еда была вредной. Традиционные русские блюда, тяжелые и жирные, «варварские», оседали в желудке камнями. Ели в три раза больше, в два раза чаще и в два раза быстрее, чем следовало. Здоровое чувство голода не было известно никому. Между приемами пищи постоянно чем-нибудь перекусывали. Лев со стыдом признается, что и сам был чревоугодником и не позволял желудку отдыхать. Что касается родителей, то мать служила добрым примером полезной сдержанности, но отец – тот меры не знал.
Отсутствовали представления об элементарной гигиене. Зимой помещения никогда не проветривались, а окна герметично закрывались. Нездоровые внешние условия привели к тому, что Лев часто и подолгу болел с высокой температурой. Список заболеваний длинный: корь, коклюш, ветряная оспа, ангина, свинка, дизентерия… «Чудо, что я выжил», – уверен Лев. Накопившийся в организме яд удавалось обезвреживать только благодаря активным занятиям и играм на свежем воздухе, спорту, охоте и верховой езде.
Никакого разумного воспитания Лев так и не получил. Во всяком случае, если верить его словам. Никто не предупреждал его об опасностях жизни. Семейные идеалы были осквернены царившей в Ясной Поляне «ненормальной атмосферой». Своим безумными идеями о вегетарианстве и ненасилии отец завлек его на неверный путь. Из-за эгоизма и недостаточного сострадания отец потерял доверие сына. А страсть к азартным играм – ведь ее Лев получил по наследству, разве нет? Вспыльчивость Толстого обернулась для сына фатальными последствиями. Но как бы то ни было, летом 1910 года Лев должен был проявить больше сострадания к отцу, когда тот, уже пожилой и почти как ребенок безвольный, попал под влияние Черткова.
Лев мог бы сделать блестящую карьеру как писатель, если бы принимал во внимание требования критиков. Но, объясняет Лев, политически он был недостаточно радикален. Он мыслил свободно и независимо и не занимался саморекламой. В его завещании обнаруживаются еще три надуманных объяснения неудачам: 1) его отцом был Лев Толстой; 2) его жена происходила из другой страны; 3) ему пришлось прожить несколько десятилетий в эмиграции, где прежде всего нужно было заработать на хлеб.
В национальном плане все тоже складывалось плохо. Для
