Опять поползли мысли-змеи, и она вдруг вспомнила свой давешний сон. Роберт ей не приснился, как она загадывала, а Хенрик приснился… Та ночь в отеле, первые часы… нет, не часы, всего один час. Они успели побыть вместе всего один час — и все рухнуло.
Ей снились его застенчивость, неуклюжесть, его молодое, свежее тело… все было так, как и наяву, только на ее месте был кто-то другой. А она сама словно стояла за окном и смотрела на все происходящее, смотрела, как Хенрик ласкает другую, но очень знакомую женщину… и она не сразу поняла, что она во сне была Якобом. Она смотрела на себя и Хенрика глазами Якоба, и когда она осознала это, то с ревом разбила окно и рванулась к постели, чтобы разорвать на куски эту прилипшую друг к другу парочку… себя саму и Хенрика. И как раз в эту секунду она проснулась.
Проснулась… и не могла вспомнить, что ей снилось. А сейчас, через полтора часа, вспомнила. Странно… разве забытые сны могут возвращаться? Она вдруг вспотела и с отвращением почувствовала, как по бокам и груди стекают струйки пота. В голове появился низкий, вибрирующий звук.
Что со мной? — с ужасом подумала она. Не хватает только потерять сознание…
Пожилой мужчина отпустил руку жены, поставил чемоданы на конвейер и протянул паспорта улыбчивой девушке за стойкой. Кристина остановилась у желтой линии и сделала несколько глубоких вдохов.
И опять она выдержала. Через десять минут коляска и чемодан уехали в темный туннель в дальней стене. Остались рутинный контроль, металлоискатель и час ожидания в зале отлета. Она взяла Кельвина на руки и пошла к зоне проверки. Показала посадочные талоны коротко стриженному пареньку в белой рубашке с галстуком. Он приветливо кивнул, но талон задержал:
— Одну секунду. — Он улыбнулся и кивнул напарнику.
Тот подошел и внимательно изучил посадочные талоны — и ее, и Кельвина. Тоже улыбнулся и попросил ее пройти в другую дверь.
— Зачем? — спросила она.
— Это связано с вашей беременностью, — приветливо пояснил он и провел ее в небольшую комнатку с двумя столами и стульями у каждого стола. — Как вы и сами знаете, полет во время беременности сопряжен с некоторым риском, поэтому вы должны заполнить пару бумаг. Чистая формальность. Садитесь, пожалуйста.
Она присела на край стула и пересадила Кельвина на колени.
— А ваша сотрудница там, у стойки, ничего на этот счет не сказала… И когда я покупала билет, тоже никто ничего не говорил…
Он не ответил. Открылась другая дверь.
Она не сразу его узнала. А потом — в первые доли самой первой секунды — не могла сообразить, что он здесь делает.
И поняла все.
Он прокашлялся:
— Кристина Германссон… Ваш муж вчера был найден мертвым в своем доме на Муссеронвеген в Старом Эншеде. Вы задержаны по подозрению в убийстве.
Она закрыла глаза. Потом посмотрела на него и тихо сказала:
— Я понимаю… Да, вы совершенно правы… Мне очень жаль, что я была вынуждена вам лгать.
— Теперь это неважно… — так же тихо сказал инспектор Гуннар Барбаротти.
Глава 46
Эбба Германссон Грундт внимательно посмотрела сначала на мужа, потом на сына:
— Мне кажется, я кое-что поняла за последние дни.
— Было нелегко, — сказал Лейф Грундт. — Нам всем было нелегко.
— Я поняла, что мы должны считать Хенрика погибшим. — Эбба словно бы и не слышала его замечания. — Он погиб. Мы не сможем жить дальше, если будем воображать что-то иное.
— Я тоже так считаю. Думаю, ты совершенно права.
— И я, — сказал Кристофер.
Эбба обхватила ладонями чашку и некоторое время наблюдала за мужем и сыном.
— Это был жуткий год… но с сегодняшнего дня мы попытаемся… мы сохраним память о Хенрике.
— Это правильно, — сказал Лейф Грундт, — а ты как считаешь, Кристофер?
— Правильно… — эхом отозвался Кристофер и откинул челку, чтобы видеть сразу и мать, и отца.
— На том и порешили. — Эбба вздохнула. — Тебе надо постричься, Кристофер. Как твоя практика в Упсале?
Кристофер покосился на отца:
— Спасибо, хорошо. Но дома лучше.
— Я тоже так считаю. Попробуем смотреть вперед, а не назад.
— Не повредит, — сказал Лейф Грундт.
— Мог бы рассказать и поподробней, — сказала Эва Бакман.
— Мог бы… но я не спал больше суток, так что, если ты не против…
— Значит, нож…
— Нож. Девять ножевых ранений в спину, шесть последних были не нужны — он уже умер.
— И она сразу призналась?
— Даже просить не пришлось.
— А он?..
— Убил Хенрика Грундта.
— Она сказала почему?
— Мне надо над этим подумать.
— Что?!
— Я сказал, мне надо над этим подумать.
— Я слышала. Что значит — подумать?
— Тут особый случай… У меня хватает доказательств по поводу обоих убийств — и Хенрика Грундта, и Якоба Вильниуса. Но есть и куча, так сказать, избыточной информации… никакой роли она не играет, так что я не знаю, стоит ли ее вообще использовать…
— Не понимаю.
— Конечно не понимаешь. Позволь мне сформулировать так: истина — переоцененный бриллиант.
— Где ты это вычитал? В каком-нибудь комиксе? Ты же больше ничего не читаешь…
— Иди к черту, Эва Бакман… что ты вечно ерничаешь? Могла бы поздравить меня с успешно завершенным следствием.
— Считай, что поздравила.
Эва Бакман повесила трубку.
Уснул он не сразу.
Ему потребовалось не больше минуты, чтобы отыскать этот самый переоцененный бриллиант.
— Неужели вы не понимаете, — спросил он, — что я не могу удовлетвориться вашим объяснением. Если у вашего мужа не было никакой причины, чтобы убить Хенрика Грундта, я обязан придерживаться версии, что убийство совершили вы. Может быть, вместе с вашим мужем. Мне нужна причина.
Она ответила не сразу:
— Я и есть причина.
В первую секунду он не понял. Но только в первую. Потом никаких сомнений не осталось.
Даже минуты не потребовалось.
— А как вы избавились от тела?
— Там был противопожарный балкон… с лестницей.
Он решил не выяснять, где они закопали убитого Хенрика. По крайней мере, пока. Это уже было не важно.
Куда важнее, как поступить с этой «избыточной» информацией, как он назвал ее в разговоре с Эвой. Кристина и Хенрик. Тетя и племянник перешли границу дозволенного. Если выражаться красиво. А если прозой — пьянство и похоть. За этим последовали смерть и разрушение… но надо ли крушить все до конца? Надо ли это знать матери Хенрика, к примеру?
