— Я тоже не понял, это кто здесь сумасшедший? Уж не я ли?! Двойник московского следователя — и сумасшедший?! Вы держите меня за психа?! — я погнал волну, собираясь, если Брагин не ретируется, вцепиться ему в глотку.
— Успокойся, — вмешался Ваганов, — никто тебя не считает психом, Брагин неудачно выразился.
— Да, верно, извини. Я хотел сказать, что наш следователь совсем не должен найти подлинных убийц, того же Самохина, допустим, — более мягко, с извиняющейся улыбкой сказал Брагин.
— Вот я про то и говорю! — вскричал я. — А вдруг сейчас в Москве другие следователи вышли на подлинных исполнителей приговора? Я ведь должен знать наших людей, чтобы вывести их из числа подозреваемых.
— А не дурак вроде, — сощурился Ваганов. — Но как тебе вести следствие — это нашему следователю Брагин распишет.
— Ну, тогда другое дело. Значит, не ты, Леонид, Самохина замочил? — простодушно настаивая, спросил я.
— Нет, Матецкий всучил ему взрывоопасный сувенир… Чтобы впредь неповадно было, чтобы все наши соратники знали: никакая заграница, никакое золото не помогут уйти от нас, — говорил Брагин, тыкая вилкой в мясо на тарелке.
— Ну дела творятся! — вздохнул я. — Только я что-то совсем ничего не понял…
— Что ты не понял? — в упор посмотрел на меня Ваганов. — Мы и так слишком много тебе рассказали, что совсем не обязательно знать следователю Турецкому, который вполне благополучно провалил дело по расследованию убийства Гусева и журналистки. Леня Брагин завтра или послезавтра сообщит тебе легенду, как ты добрался из Германии… Это для тебя основное…
— Хорошо. Только все-таки мне очень интересно, а кто же всучил «дипломат» со взрывчаткой журналистке?
Ваганов в упор смотрел на меня, не мигая. Потом перевел взгляд на сидящего рядом Брагина. И тот, не отрываясь от тарелки, просто и тихо сказал:
— Я…
— Ну ты даешь, майор… — лишь сумел выдохнуть я. — И не жалко было? Баба все-таки…
— Нет, — коротко ответил Брагин. — Когда вся страна на грани катастрофы, ни бабы, ни ребенка, ни старика жалеть не стоит. Ты потом это поймешь, следователь…
— Я постараюсь, — тихо сказал я, опустив глаза.
Снова все помолчали. Ваганов наконец поднял свою рюмку и бодро воскликнул:
— Ну что это мы тут завели похоронную музыку! Предлагаю выпить за успех…
— Нашего абсолютно безнадежного дела! — с мрачной усмешкой добавил я.
— Почему безнадежного? — удивился Ваганов, прищурив один глаз.
— А это юмор такой. Шутка… — собрав все свое добродушие, все же сумел улыбнуться я. — Это еще Герцен с Огаревым такой тост придумали: «За успех нашего абсолютно безнадежного дела». И у них все в конце концов получилось, по всей Европе революции устроили, потом волнения и до России докатились. А ведь раньше они думали, этот Герцен со своим другом, что их революционное дело абсолютно безнадежное! И вот я тоже сейчас хоть немного побаиваюсь, может быть, где-то в глубине души считаю, что надежд на успех маловато, но на деле у нас окажется как у Герцена! Мы победим!
— Ерунду ты несешь, Александр Борисович. Может, с головой у тебя не в порядке? — спросил серьезно Ваганов.
— Не-ет, я в полном ажуре! — вскричал я.
Тут подал голос до сих пор молчавший Кузьмин:
— Мы завтра дадим тебе новое лекарство, оно должно немного умерить твой пыл. И у нашего Александра Борисовича поменьше будет страхов и всяческих фантазий в голове.
Я брезгливо скривился:
— Может быть, не надо? Я не хочу… А что от этого лекарства со мной будет?
— Будет только одна польза. Ты не станешь разбрасываться, будешь уверенным, целенаправленным, собранным. В общем, станешь очень волевым человеком, идущим к выполнению своей задачи, несмотря ни на что.
— А я не стану каким-нибудь зомби или биороботом каким-нибудь? Может быть, не надо больше лекарств? — жалобно протянул я.
— Не беспокойся, не станешь, — мягко улыбнулся Кузьмин.
— Значит, Александр Борисович, завтра тобой вплотную займутся Брагин с Кузьминым. Майор будет тебя натаскивать по твоей новой профессии, а Федор Устимович завтра еще внедрит в тебя ту хреновину с цианистым калием, о которой мы договаривались. Надеюсь, следователь не передумал? — омерзительно улыбнулся Ваганов.
— Ладно, что делать… — вздохнул я. — Не передумал.
— Ну вот и отлично. Забирай папку с фотографиями, начинай разучивать имена, фамилии, названия улиц, номер твоей квартиры… Уверен, очень легко все запомнишь.
— У меня квартира в Москве? — дебильно вскричал я.
— А то как же, — усмехнулся Брагин. — Квартира, ключи тебе выдадим, жена у тебя есть, между прочим, в Прибалтике сейчас…
У меня внутри все оборвалось. Я едва слышно спросил:
— Я увижу ее? Или вы с ней тоже что-нибудь сделаете?
— Пока ее незачем трогать, — сказал Ваганов. — Потом майор Брагин посмотрит по обстоятельствам. Ну что ж, Федор Устимович, кажется, хватит обедать. Кофе не будем, дел еще по горло. Спасибо за прием, — сказал Ваганов, вытирая губы салфеткой и поднимаясь из-за стола. — Пора и честь знать… До послезавтра, Александр Борисович, — протянул руку Ваганов, и мне ничего не оставалось, как пожать ее, тоже поднявшись из-за стола. — Послезавтра надеюсь пригласить вас обоих на любопытнейшее зрелище, будет проводиться небольшое испытание ракет. А сейчас, Федор Устимович, предлагаю заглянуть к Найденову в гости, посмотрим, как он трудится. Всего хорошего, следователь! Изучай материалы. — Ваганов кивнул на папку с фотографиями и удалился из кабинета вместе с Кузьминым и майором Брагиным.
Я остался сидеть за столом, совершенно убитый услышанным. У меня не было никаких сил броситься сейчас в коридор и всадить всем троим по пуле в затылок. Я об этом и не думал, так как видел: в дверях стоят два новых контролера и у обоих на поясе по кобуре.
Через некоторое время я тяжело поднялся из-за стола и вышел в коридор. Контролеры меня ждали, под их присмотром я прошел в свою камеру и рухнул на кровать.
Я думал, теперь меня не будут закрывать, но Рябой сказал, что свободно перемещаться по психзоне я смогу только завтра, после того как мне разрешит гулять Кузьмин.
«После того как мне вошьют эту ампулу», — подумал я.
5. «Прощай, «Армейская Панама»!
Федор Полетаев направился в село Ильинское в надежде успеть к приходу машины, которая два раза в неделю привозит в село хлеб.
Но возле магазина машины уже не было, он опоздал, хлеб разгрузили, и машина ушла. Полетаев вышел на проселочную дорогу, она была абсолютно пуста. Колея после фургона с хлебом уже была слегка припорошена снежком. Постояв с полчаса, Полетаев вернулся в деревню и стал стучать в дом тракториста.
