Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 132
с сомнением в голосе согласился он, — кажется, не ранен.
На нем не было ни царапины, одежда его была в безупречном состоянии, а самое главное — трамвайные рельсы убрали с Тенет-стрит двадцать пять лет назад. Поразмыслив, я решил пока не говорить ему об этом. Официант принес рюмки. Старик сунул руку в жилетный карман и снова растерянно уставился в одну точку.
— Мои золотые! Мои часы! — воскликнул он.
Я протянул официанту банкнот в один фунт. Старик внимательно наблюдал, как тот отсчитывает мне сдачу.
— Извините меня, сэр, — сказал ему я, когда официант удалился, — но мне кажется, что испытанное вами потрясение вызвало провал в памяти. Помните ли… помните ли вы, кто вы такой?
Продолжая держать палец в жилетном кармане, он посмотрел на меня пристально и несколько подозрительно.
— Кто я такой? Я Эндрю Винселл. Живу здесь рядом, на Харт-стрит.
— Раньше здесь действительно была Харт-стрит, но ее переименовали в начале тридцатых годов, во всяком случае, еще до войны, — после некоторого колебания сказал я.
Если до этого казалось, что старик приободрился и пришел в себя, то после моих слов от его бодрости снова не осталось и следа. В течение нескольких минут он не проронил ни слова. Затем ощупал карман пиджака и достал бумажник с золотыми уголками и тиснеными инициалами «Э.В.». С удивлением взирая на бумажник, старик положил его на стол. Потом открыл его, из левого отделения вынул однофунтовую кредитку (при этом он озадаченно нахмурился), затем еще одну, пятифунтовую, которая озадачила его еще больше. Он снова молча полез в карман и вытащил элегантную записную книжку, одного цвета с бумажником. В нижнем правом углу можно было заметить все те же инициалы, а в верхнем было вытеснено: «Блокнот 1966». Старик долго разглядывал книжку, прежде чем обратил свой взор на меня.
— Девятьсот шестьдесят шестой? — спросил он, запинаясь.
— Именно, — подтвердил я.
Последовала продолжительная пауза.
— Не… не понимаю, — сказал он совсем по-детски. — Моя жизнь! Что стало с моей жизнью?!
На лице его появилось жалкое, убитое выражение. Я придвинул ему рюмку, и он отпил немного бренди.
— Господи! — простонал он, открыв записную книжку. — Все это слишком правдоподобно. Что, что со мной случилось?!
— Частичная потеря памяти, — заметил я сочувственно, — как известно, нередко наблюдается после потрясений. Обычно это скоро проходит. Загляните туда еще раз, — указал я на бумажник. — Быть может, вы обнаружите то, что поможет вам вспомнить…
После некоторого колебания он сунул руку в правое отделение бумажника. На свет появилась цветная любительская фотография семейной группы, в центре которой находился он сам, только пятью-шестью годами моложе, рядом — очень похожий на него мужчина лет сорока, две женщины помоложе и два подростка. За ухоженным газоном виднелся старинный особняк.
— Думаю, вам не приходится жаловаться на жизнь, — заметил я. — Похоже, что вы недурно прожили свой век.
За фотографией последовали три визитные карточки, на которых стояло только: «Сэр Эндрю Винселл», но не было никакого адреса. Кроме этого, там был еще конверт, адресованный сэру Эндрю Винселлу, Бритиш Пластик, Лондон. Он покачал головой, отхлебнул бренди, снова взглянул на конверт и невесело усмехнулся. Затем с заметным усилием взял себя в руки и решительно заявил:
— Это какой-то сон, глупый сон. Как бы проснуться? — Он закрыл глаза и произнес внятно: — Я Эндрю Винселл. Мне двадцать три года. Я живу на Харт-стрит, сорок восемь. Я ученик бухгалтера в фирме «Пенбери и Тралл». Сейчас двенадцатое июля тысяча девятьсот шестого года. Сегодня утром на Тенет-стрит меня сшиб трамвай. Наверное, поэтому меня преследуют галлюцинации. Ну, а теперь хватит!
Он открыл глаза и искренне удивился тому, что я не исчез. Потом взглянул на конверт, и лицо его зло скривилось.
— «Сэр Эндрю Винселл»! — презрительно произнес он. — «Пластики». Что это, черт возьми, может означать?
— Естественно предположить, — сказал я, — что вы компаньон этой фирмы. Судя по всему, даже один из ее директоров.
— Но что такое пластики? — воскликнул он. — Это что же, имеет отношение к пластилину? С какой стати я стал бы заниматься этим?
Я колебался. Потрясение, каково бы оно ни было, вычеркнуло из его памяти полвека с лишним. Может быть, подумал я, разговор на близкую, важную для него и, несомненно, знакомую тему поможет вернуть ему память… Я постучал по крышке стола.
— Вот вам, к примеру, один из пластиков.
Он внимательно осмотрел крышку, даже поцарапал ее ногтем.
— Какой же это пластик? Ведь это совершенно твердое вещество, — заметил он.
Я попытался объяснить:
— Сначала было мягким, потом затвердело. Существует много различных пластиков. Пепельница, сиденье стула, эта ручка, обложка моей чековой книжки, плащ женщины за соседним столиком, ручка ее зонтика, сумочка, сотни предметов вокруг нас, и даже моя рубашка, — все это из пластика.
С возрастающим вниманием он переводил взгляд с одного предмета на другой. Наконец пристально поглядел на меня. Голос его едва заметно дрогнул, когда он повторил свой вопрос:
— Сейчас действительно тысяча девятьсот шестьдесят шестой год?
— Разумеется, — подтвердил я. — Если не верите своему собственному календарю, взгляните на календарь вон там, за стойкой бара.
— Ни одной лошади, — пробормотал он себе под нос. — Да и деревья в сквере слишком высоки… Сон иногда бывает последовательным. Но не до такой же степени…
С минуту он молчал, потом неожиданно воскликнул:
— Господи, господи, если все это в самом деле… — Он снова повернулся ко мне. Глаза его горели. — Расскажите подробнее об этих пластиках, — нетерпеливо потребовал он.
Я не химик и в пластиках разбираюсь не лучше, чем, скажем, первый встречный на улице, но он был так явно заинтересован, что я решил попытаться. Кроме того, я надеялся, что это поможет вернуть ему память. Я указал пальцем на пепельницу.
— Мне сдается, что это бакелит, один из самых первых термопластиков. Человек по фамилии Бакелит запатентовал его году так в… тысяча девятьсот девятом. Это имеет какое-то отношение к фенолу и формальдегидам.
— Термопластик? — переспросил он. — Что это означает?
Я объяснил, как мог, то немногое, что было мне известно о молекулярных цепях, о их расположении, о полимеризации и тому подобных штуках, а также о некоторых наиболее характерных способах их применения. При этом у меня совсем не было чувства, что я «учу ученого». Вовсе нет. Напротив, он слушал с сосредоточенным вниманием и время от времени повторял то или иное слово, словно пытаясь лучше запомнить его. Само собой разумеется, мне было в высшей степени лестно слышать, как он зазубривает сказанные слова, но я не мог обманываться — все это вряд ли способствовало возвращению его памяти.
Должно быть, мы — вернее, я —
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 132
