в ветошь. Ни на одном предмете не удалось обнаружить имени погибшего владельца. Лодка была тщательно вычищена, и весь снег из нее был удален, так что ничто не ускользнуло от нашего внимания.
Длина лодки составляла 28 футов, ширина — 7 футов 3 дюйма. Суденышко было легким и в воде сидело неглубоко. Несомненно, его тщательно снаряжали, готовясь к плаванию вверх по реке Бакс. Ни весел, ни руля у лодки не было, но большой кусок светлой парусины, которую мы нашли, а также маленький блок для поднятия паруса заставляют предположить, что суденышко было парусным. В лодке имелся, кроме того, парусиновый навес или палатка.
Вес самой лодки составлял примерно 700–800 фунтов; кроме того, она была установлена на необычайно тяжелых и крепких санях, сооруженных из двух дубовых досок длиной 23 фута 4 дюйма, шириной 8 дюймов и средней толщиной 2,5 дюйма.
По моим подсчетам, вес саней составлял не меньше 650 фунтов, а то и значительно больше. Общий вес лодки и саней можно принять равным 1400 фунтам. Чтобы тянуть эти сани, требовалось не менее семи крепких и здоровых людей, но и для тех они были бы тяжелым грузом[112].
Но еще до того, как мы сделали все эти наблюдения, наше внимание приковало нечто ужасное. В лодке лежали части двух человеческих скелетов. Один принадлежал, видимо, молодому человеку слабого телосложения, другой — широкоплечему крепкому мужчине средних лет. Первый скелет, найденный в носовой части, был уже так разрушен, что Хобсон не мог определить, умер ли несчастный именно здесь. Крупные и сильные звери, вероятно волки, сильно повредили этот скелет, принадлежавший, возможно, офицеру. Около него мы нашли остатки вышитых туфель. Другой скелет был в несколько лучшем состоянии — на нем сохранились одежда и мех. Он лежал поперек лодки под сиденьем для гребцов. Рядом мы нашли пять карманных часов, а также два двуствольных ружья — один ствол в каждом был заряжен и курки взведены. Ружья были прислонены к борту лодки дулом вверх. Не приходится говорить, с каким пристальным вниманием мы осмотрели эти печальные остатки и с каким нетерпением переворачивали каждый обрывок одежды в поисках записной книжки, дневника или хотя бы метки. Мы нашли пять или шесть маленьких книг, все религиозного содержания, за исключением «Векфилдского священника»[113].
Среди поразительного количества одежды лежало семь-восемь пар обуви различных фасонов — зимние матросские ботинки, тяжелые сапоги и особо прочные башмаки. Я обнаружил также шесть шелковых носовых платков, белых, черных и вышитых, полотенца, мыло, губку, зубную щетку и гребни. Кроме этих предметов, там были веревки, гвозди, пилы, щетина, дратва, порох, пули, дробь, патроны, пыжи, кожаная патронная сумка, ножи складные и столовые, коробки с иголками и нитками, бикфордов шнур, несколько ножен для штыков, разрезанных так, чтобы служить футлярами для ножей, два рулона листового свинца. Словом, всего было очень много. Это разнообразие удивило нас тем сильнее, чем в большинстве случаев при передвижении на санях в полярных странах такие вещи рассматривались бы теперь как малополезные, но зато способные вымотать команду, волочившую сани.
Из провизии мы обнаружили только чай и шоколад. Остаток чая был ничтожен, но шоколада оказалось около 40 фунтов. Одни эти продукты не могли поддержать жизнь в таком суровом климате, между тем мы не нашли ни сухарей, ни мяса.
На корме оказалось 11 столовых ложек, 11 вилок и 4 чайные ложки — все из серебра. Из этих 26 предметов на 8 был герб сэра Джона Франклина, а на остальных — герб или инициалы других девяти офицеров.
Столовое серебро сэра Джона Франклина, вероятно, было роздано матросам для пользования, как единственное средство его спасти; вероятно, примеру Франклина последовали и офицеры. Во всяком случае, мы не нашли ни одной железной ложки, какой обычно едят матросы.
Нас привело в недоумение, что из значительного числа людей, вероятно, 20–30 человек, которые составляли экипаж лодки, удалось обнаружить останки только двух человек. Не было видно поблизости и могил, а они были бы заметны на равнине. Но надо принять во внимание, в какое время года этим несчастным пришлось оставить свои корабли и что грунт тогда, видимо, насквозь промерз. Поэтому рытье могил было сопряжено для них с величайшими трудностями.
Меня поразило, что сани были повернуты на северо-восток, то есть как раз в том направлении, в каком мы собирались идти!
Подумав, я пришел к заключению, представляющемуся мне правдоподобным, что лодка с экипажем, видимо, возвращалась к судам. И тот факт, что в лодке осталось только двое, можно объяснить, лишь предположив следующее: покинувшая корабль партия уже была не в состоянии волочить лодку дальше, а эти двое не могли продолжать путь пешком, не отставая от своих товарищей. Их, вероятно, оставили здесь с запасом провианта, который сумели выделить, чтобы, расходуя его как можно экономнее, они дождались возвращения с корабля остальных людей со свежими запасами.
Намеревались ли возвращавшиеся на суда люди дождаться там наступления более теплого времени года или же собирались идти по следам большей части команды к реке Бакс — теперь не выяснишь. Весьма возможно, что они намеревались позднее вернуться к лодке не только из-за оставшихся там товарищей, но и с тем чтобы забрать шоколад, часы и другие вещи, которые иначе вряд ли оставили бы.
Те же доводы, которые говорят за отделение данного отряда от большей части экипажа и возвращение его к кораблям, помогают объяснить, почему он не возвратился к лодке. И в том, и в другом случае люди, как видно, не рассчитали своих сил и того расстояния, которое могли пройти в назначенный срок.
Приняв такое предположение, можно понять, почему им не хватило продовольствия на весь путь и они вынуждены были послать на суда за новыми запасами. Удалось ли дойти до кораблей всем или только некоторым из отделившейся партии — неясно. Мы знаем лишь, что она не вернулась к лодке (этим и объясняется, что поблизости не было найдено скелетов). Эскимосы рассказали, что на корабле, выброшенном на берег, не было никого в живых — они нашли там всего один труп.
Вряд ли стоит говорить, что за время похода вдоль берега острова Кинг-Вильям я приказывал с особым вниманием наблюдать за
