и поплыл из гавани, повинуясь инстинкту, который влек меня в открытое море. Сквозь ужас шторма и пылающие корабли я беспрепятственно прошел среди освещенного огнем мрака, пока не уткнулся в корму «Безжалостного», стоявшего на якорях у внешнего форта. Взмахом меча я перерубил кормовой трос, а затем подтянулся к носу. Вторым ударом я освободил корабль, и когда он начал дрейфовать под ураганом, который несся с суши, я ухватился за грот-цепи и вскарабкался на борт.
На палубе стоял десяток испанцев, они смотрели на шторм, крестясь и молясь. В одно мгновение я очутился среди них, размахивая мечом, но недолго, потому что едва они увидели меня, как, взвыв от ужаса, перелезли через фальшборт и бросились навстречу судьбе в бурлящее море. Итак, я отвоевал «Безжалостного» и вместе с бурей, которая принесла мне избавление, унесся навстречу красному сиянию заката над бушующим западным морем, снова один в этом мире, с ужасом прошлой судьбы позади и смутным обещанием дней, которые, возможно, будут еще впереди.
День и ночь бушевала эта яростная буря, и под низкими, стремительно несущимися облаками по бурлящему морю бедный «Безжалостный», изуродованный и наполовину разбитый во время его последней храброй битвы, мчался все дальше на запад. Наконец, из серой бурлящей воды впереди показались две остроконечные черные скалы. Вскоре я увидел, как снежные волны пены кувыркаются у их подножий. Между ними зияла темная пещера, в которую несся увенчанный пеной, грохочущий поток океана. Прямо перед качающимся «Безжалостным» зияла глубокая черная пропасть, и прямо к ней я вел корабль, подгоняемый ветром и волнами.
Скалы-близнецы, казалось, мчались на меня по воде, а пропасть зияла, как огромная голодная черная пасть, готовая поглотить меня и мой бедный полузатопленный корабль. Под кормой поднялась живая гора бледно-зеленой, покрытой пеной воды. Она качнулась у меня под ногами, а затем, словно наделенная собственной жизнью и движением, нырнула между блестящими черными каменными стенами. Рев грохочущей воды ударил меня по ушам; дикие голоса, казалось, смеялись и кричали из эха пещеры, а затем с грохотом и скрежетом мой добрый корабль содрогнулся со стоном и встал, намертво застряв между скал. Замерзший, промокший, едва живой я поднялся с палубы, на которую меня швырнуло ударом, и заполз в каюту. Скорее по долгой привычке, чем по необходимости, я протер кольчугу и меч, упал на груду парусов, на которых мы укладывали наших раненых во время боя, и не заботясь в крайней усталости, удержатся ли вместе доски «Безжалостного», когда я снова проснусь, я закрыл глаза.
Убаюканный громовой песней бури, я спал, а вокруг меня завывали и свистели ветры, и волны шипели и ревели, за днем пришла ночь, штиль сменил бурю, и стремительный поток лет мчался незаметно к тому дню, когда перст судьбы коснется моих давно закрытых глаз и снова пробудит меня к действию.
Глава 31. И снова жизнь и снова любовь
Я проснулся от гулкого шума, похожего на отдаленный грохот пушек. Сначала я решил, что это волны бьют в устье пещеры. Но когда с пробуждением жизни возвращающиеся чувства обострились, я услышал мягкий плеск мирных волн, журчащих вдоль ближних скал, и сквозь этот плеск снова и снова раздавался грохот орудий далеко в море. Где-то шел бой, и звук его, как звук трубы, воспламенил медленно текущую кровь и заставил ее бежать все быстрее и жарче по моим покалывающим сосудам.
Глаза снова открылись миру реальных вещей. Я вскочил на ноги и огляделся. Груда парусов, на которой я лежал, превратилась в несколько истлевших пыльных тряпок. Занавески на окнах и дверях каюты висели выцветшими пыльными лохмотьями, деревянная обшивка рассохлась, сгнила и была изъедена червями, а мои кольчуга и меч лежали на столе, покрытые толстым слоем пыли бесчисленных лет.
В кормовой части корабля скопились груды камней и мусора, а дальше перед входом в пещеру тянулась высокая неровная стена, сложенная из каменных глыб, которые нападали с крыши пещеры за долгие годы и таким образом, как я понял, выстроили тот заслон, который закрывал пещеру и меня от взглядов тех, кто проплывал мимо на лодках или кораблях, если, конечно, кто-нибудь проплывал этим путем.
За этой каменной стеной с высокой кормы корабля я увидел спокойное, синее, залитое солнцем море и плывущие по нему голубые гаснущие клубы дыма — без сомнения, дым канонады, чей грохот пробудил меня от смертного сна. В мире все еще шла война. Поэтому я вооружился и спрыгнул с борта «Безжалостного», привлеченный голосом войны, словно песней сирен, которые согласно старым басням, считавшимся правдой в мои прежние дни, влекли заблудших моряков к их гибели. Пробравшись по мелководью, окружавшему заросший водорослями, усеянный ракушками корпус корабля, я перелез через каменную стену у входа в пещеру и по узкому скальному выступу, который вел вокруг утеса, выбрался на песчаный берег. Спустя много лет я снова взглянул на море и берег, и небо, и солнце, и глубоко, радостно вдохнул теплый чистый воздух небес.
Я взобрался на груду камней и осмотрел море. В отдалении стояли два корабля странной конструкции, какой я никогда раньше не видел, не такие, как в елизаветинские времена. У них не было высокой кормы и бака, и выглядели они, как мне показалось, гораздо проще и практичнее. С палубы поднимались клубы дыма, и над водой раздавались слабые крики.
— Один из этих кораблей берет другой на абордаж, — произнес я вслух, и звук моего голоса, эхом разносящегося по пустынному берегу, показался очень странным. — Я отдал бы несколько золотых дукатов, которые должны быть там, в трюме «Безжалостного», за место на борту любого из них, потому что мне нужна хорошая жаркая схватка, чтобы согреть мое окоченевшее тело. Ха, кто они, те, что плывут сюда? Беглецы и, кажется, проигравшие? Интересно, какой они нации? Ах, если бы только это были испанцы!
Последние слова вырвались у меня при виде шлюпки, которая отплыла, переполненная людьми, от борта большего судна, стоявшего ближе к берегу.
Они вошли прямо в бухту, и, когда шлюпка коснулась берега, я побежал взглянуть на них. Несомненно, моя молитва была исполнена, я уже видел что-то вроде этих черных бород, острых глаз и смуглой кожи. Как только киль коснулся берега, из лодки выскочил человек с веревкой в руке и остановился, ошеломленно глядя на странную фигуру, шагавшую к нему из-за скал.
Он осенил себя крестным знамением и выдохнул несколько отрывистых слов, в которых я сразу же узнал тот ненавистный испанский язык, который
