не имело значения. Его распростёртое тело замкнуло последнюю линию, соединило все элементы в задуманную картину.
В миг, когда душа Рублёва воспарила над миром, тот, для кого предназначалась эта картина, увидел, что она безупречна. И узнал в ней себя.
Татьяна Хушкевич
Песня о море
Домой он возвращался вечером: переночует, а по холодку обратно двинется. От реки поднялся окраинами, прошел заросли вонючки – пышного кустарника, росшего вольно и беспечно, – а затем вынырнул позади крайнего дома.
Босые ноги щекотала мягкая пыль: разбитую колесами дорогу давно обещали заасфальтировать, но денег все не было и не было. Андрей шагал широко, с удовольствием впечатывая в землю крепкие розовые пятки.
Отдыхающая на скамейке старушка глянула на высокую фигуру неодобрительно, а после его кивка буркнула:
– И ты не кашляй… Ох, бедная Светка, дал же ж бог несчастья.
Он шел дальше, словно и не услышав ничего. Из сетки капала вниз мутная речная вода, опутанный водорослями сазан слабо трепыхался, сражаясь за жизнь до последнего. Сильный запах всегда сопровождал Андрея – казалось, что он носит в карманах мелкую рыбешку, оставляя повсюду серебристые чешуйки. На фоне подобного рассыпанный песок казался чем-то совершенно нормальным.
Как только он встал на ноги – вода манила его. Не раз и не два мама ловила его у бочки с водой, корытца-поилки, осенних глубоких луж, а затем несла в дом, упрямо молчащего.
Родной дом встретил его распахнутыми створками ворот: во дворе, под аркой, увитой виноградными плетями, рычала машина. Брат приехал.
– Давай, давай! – кричал отец. – Еще назад поддай!
Старший брат высунулся в окно и крутил руль, смотря назад, в темный гараж, в котором обычно хранились лопаты и тяпки.
Мама заметила Андрея первой. Подбежала-подкатилась, невысокая, полненькая, заглянула ему в лицо круглыми голубыми глазами и защебетала:
– Ой, Андрюшечка! А мы и не ждали тебя так рано! Вон, вишь, Сережка нагрянул, а мы думали, ты только на той неделе вернешься.
Она схватила его руку, потянула влево, к летней кухне, где в жару готовить было куда приятнее, чем в душном аду дома.
Под навесом, покоящимся на железных трубах, которые приволок с работы отец, жужжали мухи и пахло вареньем. В огромном тазу кипело желто-оранжевое ароматное варево, рядом стояла кастрюля с борщом, в миске на столе томились пирожки, накрытые марлей.
– Голодный?.. голодный, какой же еще. Садись, борщику насыплю. – Мама хлопотала, нарезая хлеб крупными ломтями, накладывая в тарелку гущу. – Что ж ты так к нам редко приходишь, а?.. Сережа! Сережа, иди есть!
Брат, уже поставивший машину в гараж, только дёрнул головой нетерпеливо.
– А я тут подумала… Может, мне Маринку домой забрать? Что ж она, бедная, мается с козлом тем…
Мама присела рядом, погладила Андрея по крепкому смуглому плечу: проводя все время на воздухе, возвращаясь домой лишь на зиму, он потемнел до бронзоты.
– Привет, мать! – Сергей потрепал ее по голове, небрежно прошелся по уложенным – волосок к волоску – косам. Отец уселся за стол и ухватил пирожок. – О, Андрей. Ну-ка, скажи «привет».
– П-п-п-п-п… – попытался выдавить из себя Андрей. От напряжения его перекосило, на виске забилась жилка.
– Хватит, Андрюша, хватит, – махнула рукой мама. Она встала, чтобы достать тарелки, он поднялся, помогая ей.
– Я надеялся, что он там у себя в камышах хоть говорить тренируется, – фыркнул брат, – а все по-старому.
Борщ выплеснулся из тарелки, поставленной перед Сергеем. Отец неловко хихикнул: он смирился с тем, что его мечты никогда не сбудутся, и возложил груз из надежд и чаяний на старшего сына, позволяя ему если не все, то многое. Андрей же был другим, странным, потому его он сторонился.
– Как твои дела? Работа как? – принялась расспрашивать мама, уводя разговор все дальше и дальше от Андрея, словно молчание – и его, и семьи – сотрет любые различия.
Утром он проснулся рано: незадернутые шторы позволили слепящим лучам расчертить комнату колоннами света. От жары раскраснелись щеки, к вспотевшей шее прилипли волосы – пора бы подстричься.
Под мамино бормотание кудахтали голодные куры, встречали квохтаньем каждую горсть зерна. Коротко взлаял привязанный пес и зазвенел цепью, спрятавшись от солнца в будке – дальше уж сами, хозяйка во дворе.
– Доброго утречка, Света, – пропела соседка льстивым голосом. – Смотрю, у тебя гостей полон двор?..
– Доброго, доброго. – Звякнула калитка. Голос отдалился, сделался глуше. – Сыны нагрянули, а я как чуяла: наварила-напекла, борща целую кастрюляку сделала. Думаю, как же мы ее с отцом съедим – свиньям отдадим, что ли?
– Та ну, такое придумала – свиньям. Помоями обойдутся. А я чего пришла-то… Не одолжишь тысячу до зарплаты? Моему в четверг следующий должны выдать, так я сразу ж и принесу.
– Ой, не могу. У самой копейки остались, а надо ж в город съездить, прикупить сахара и крышечек, а то варенье закрывать пора.
– Света, ну выручи, прошу! Я ж отдам, честное слово!
– Извини, не могу. – Лязгнула калитка. Подзывая кур, мама ушла в огород.
Разозленная соседка пнула ворота и закричала на всю улицу:
– Та чтоб ты подавилась теми деньгами!.. Бог тебя уже наказал, жабу, и еще накажет, вспомнишь меня! Из жопы деньги лезут, а она все в чулок складывает. Кому ты их копишь? Сыну своему чокнутому или дочке? Одна кучу детей нагуляла невесть от кого, а второй – дебил отсталый. Тьфу!..
Окончания он не слышал: оделся и ушел, подхватив собранную еще с вечера сумку с запасами. Кажется, мама выскочила на улицу и включилась в скандал, заглушаемый псиным лаем.
Андрей перелез через сетку, ограждавшую соседский участок, пересек заросшее бурьяном поле, проскользнул через дыру в высоком заборе и оказался на обрывистом склоне. Река темнела внизу, в метрах десяти от него. От высоты кружилась голова. Он медленно, нащупывая пальцами неустойчивые камешки и ямки, двинулся в сторону.
Берег был крутой – когда-то с него сполз в воду кусок скалы да так и остался торчать в воде сломанным зубом. Слоистые рыжие камни норовили рассыпаться крошкой, Андрей не раз обманывался ими. Редкие пучки трав росли тут и там, цеплялись тонкими корешками за сухую пыль.
Он спустился ниже и огляделся. Если плыть, то до острова рукой подать – спуститься по течению, оставив село позади, да и свернуть налево. Но лодку он обычно не брал: добирался до берега вплавь, а затем шел босой, в мокрых шортах, иногда неся гостинцы – рыбу или раков.
Андрей повесил сумку на плечо и спрыгнул в реку. Вода плеснула на спину и грудь,
