три поклона, помог Марфе выбраться из лодки и на пару с ней быстрыми шагами отправился в деревню мивоков. Дочь обернулась, безбоязненно махнула отцу рукой и вприпрыжку последовала за священником.
Вернулись они затемно, когда кадьяки дремали под байдарой, а Сысой в бане. Марфа нырнула к отцу под одеяло, а поп тихо растворился во тьме. На другой день байдара ушла в Большой Бодего и пристала к берегу. Дальнейший путь к миссии Сан-Рафаэль предстоял по суше. Кадьяки вытянули и перевернули лодку, стали собирать плавник для костра. Передовщик, священник и Марфа налегке отправились в миссию. В прошлом она была разорена восставшими индейцами. По словам правителя конторы падре Хуан восстановил её и сам часто навещал Росс.
На этот раз Сан-Рафаэль не встречала гостей колокольным звоном. Снаружи миссия на косогоре выглядела почти такой же, как помнил ее Сысой, но теперь без былых глубоких поклонов старый пеон распахнул ворота. К россовцам вышел все такой же приветливый, но постаревший падре в обветшавшем балахоне. За много лет сношений с Россом он научился говорить по-русски. Внутри ограды не было прежнего многолюдья. Балаганы, тянувшиеся вдоль стен, были брошены, крыши их обвалились, просторная ранчерия казалась пустовавшей. На глаза Сысою попались несколько женщин с детьми, всюду виделось запустение.
Монах провел гостей в свои покои, усадил за стол, сам отдавал женщинам распоряжения по поводу обеда. На этот раз не было ни солдат, ни музыкантов. Хуан и Иван увлеченно говорили между собой, из их беседы Сысой понял, что после отделения Мексики от Испании, метрополия перестала помогать миссиям, а новое правительство даже ущемляет интересы францисканцев. При Сан-Рафаэль, державшей когда-то в повиновении двести пятьдесят индейцев, ютились, работали и молились только сорок мужчин, по большей части стариков и юнцов.
Две пожилых индеанки без былого внешнего почтения к падре, поставили перед гостями обед из рыбы, вареной пшеницы и красного вина. Падре стал крутить шарманку, увеселяя россовцев. Сиплая мелодия, подражавшая звукам органа, часто срывалась и шипела.
Монах предлагал гостям остаться на ночлег, но отец Иван спешил, а Сысой, помня наставления Костромитинова, не хотел надолго оставлять одних кадьяков-гребцов.
– Так-то! – заявил торжествующим голосом, возвращаясь к байдаре. – Раньше-то думали и спорили, отчего миссионера богатеют, а мы в долгах перед Компанией…
– Бедность – не порок! – думая о своем, возразил священник. – Зато остались истинно верующие и желающие научиться мастерству.
До темноты они успели протянуть байдару по речке до начала знакомого Сысою волока и там решили заночевать. После чая, который гребцы пили долго и в большом количестве, и ужина, отец Иван почитал молитвы на сон грядущий. Все помолились совместно с ним, улеглись под байдарой, а священник растворился во тьме для своих особых молений.
На рассвете он был уже бодр и весел. После молитв и завтрака, не дождавшись восхода, священник принудил отправиться в дальнейший путь. Дюжий поп взвалил на себя всю общую поклажу и весла, быстрыми шагами стал подниматься в гору. Кадьяки подхватили легкую байдару, неспешно зашагали следом за ним и стали отставать, Сысой положил на одно плечо два одеяла, на другое фузею, взял дочь за руку и пошел последним. На привале спросил, присаживаясь рядом со священником:
– Ты, отче, совсем не спишь?
– Мало-мало сплю, – ответил тот. – Мне хватает.
С горы открылся вид на северный рукав залива Сан-Франциско.
– Там пресидио! – указал рукой Сысой. – По гишпански – крепость. А дальше тоже Сан-Франциско, но миссия. Наши корабли часто ходят туда, офицеры гостят у монахов, хвалят их. Матросы сказывают – Сан-Франциско богатая миссия, но по сравнению с Монтереем, Санта-Кларой считается захудалой. При ней и сейчас круглый год живут четыреста пеонов. Отчего-то не разбегаются, хотя Мексика дала им свободу. Может быть, солдаты караулят и расстреливают как прежде, чтобы калифорнийским испанцам не помереть с голоду.
– Не всем нужна свобода бездельничать! – с сердитым лицом оборвал передовщика священник, поднялся и взвалил на себя поклажу.
Путники вышли к морю, помолившись, сели в байдару и стали выгребать к устью большой реки к миссии Сан-Габриэль, основанной незадолго до отделения испанских колоний от метрополии. Управлял ей один монах падре Хосе дэ Алтамира, он часто бывал в Россе с заказами лодок, плугов, выделанных кож. Среди индейцев и русских беглецов-выкрестов миссионеру приходилось выживать на плодородных землях северной Калифорнии без помощи Испании и Мексиканского правительства. В этой миссии не было насилия, а по виду монаха понятно было, что ему и самому приходится работать на земле.
Сысой бывал в этих местах до основания миссии, видел их первозданными, населенными кочевыми индейцами, приветливыми и любопытными, не знавшими голода и других несчастий севера, он был наслышан о Сан-Габриэль от вездесущего Хлебникова и матросов, но не думал, что она так бедна. Церковью здесь был обыкновенный сарай в котором вместо органа стоял старенький клавесин. Падре был священником, музыкантом, управляющим, и певчим, и чтецом.
При миссии стояла ранчерия в виде индейской полуземлянки, крытой корой, небольшой дом падре и два рубленных по-русски – беглецов-выкрестов. Они не пытались скрыться при виде русского попа с богатой русой бородой и старовояжного передовщика, вместе с монахом встретили гостей и хмуро толмачили для них. Женщины поспешно готовили ранний ужин. Отец Иван увлеченно беседовал с падре через русского выкреста, Сысой, сидя с дочерью на колоде возле пятистенка, разглядывал небольшое селение, сад и желтые сжатые поля. Кадьяки-гребцы остались возле привязанного ялика, несколько лет назад сделанного в Россе.
– Чего он пятится? – спросил отец Марфу, кивнув на высокого юнца-индейца в драных штанах, едва висевших на его бедрах. Молодец лет пятнадцати пристально и тупо смотрел на его дочь выпуклыми, немигающими змеиными глазами.
Марфа спросила парня по-мивокски. Он что-то понял, поморщился, но взгляда не отвел и продолжал стоять, раздражая передовщика.
– Эй! – окликнул он мужика русского вида с выстриженной бородой.
Тот обернулся.
– Скажи лупоглазому, нехорошо так долго таращиться на гостей!
Мужик что-то проворковал. Парень шумно выдохнул воздух и вразвалочку пошел к ялику с неубранными веслами.
– Что за гусь? – насмешливо кивнул ему вслед Сысой.
– Новокрест Солано! – ответил выкрест, слегка смутился и скрылся за дверью дома, не приглашая к себе.
Кадьяки, делая вид, что ничего не вызывает их любопытства, ночевали под байдарой, Сысоя с дочкой пригласили в дом. Спал ли отец Иван или всю ночь провел в беседах с падре, этого его спутник так и не понял. Утром попу понадобилась
