осторожно положил ладонь на её предплечье, и Виррис немедленно стряхнула его руку.
— Не трогайте меня! Не надо ничего рассказывать, вообще ничего не надо! Я сейчас просто уеду, одна, не надо со мной идти! У вас своя жизнь, у меня своя, скоро всё закончится, получите свою свободу!
Он развернул девушку к себе. Почему-то решил, что она уже выплеснула весь гнев и способна на спокойное прояснение недопонимания, вставшего им стеной. А у неё на лице дорожки слёз и пахнет умытой дождём травой. Нахохлившаяся, бесконечно несчастная; у него болезненно заныло в груди.
— Мне не нужна свобода от вас.
Виррис вырвалась, от резкого движения свалилась с головы шапочка, Бьорд успел подхватить лёгкий мех ловкими пальцами.
— Мне нужна! А вы — нет! Я хочу в Сайттен, там светлее, теплее и вообще… Вашу Мирею взяли замуж ещё раз, и я тоже обязательно выйду замуж снова. И дети у меня будут, и самый лучший муж, добрый, чуткий и понимающий, а не такой кусок льда, как…
— У вас уже есть муж, — тем самым, обжигающе-ледяным тоном напомнил Зоратт. — Понимаю, с подарком вышло по-дурацки… Камень изумительный, я безмерно рад и тронут, Вир…
— Виррис! Дайте пройти, господин Зоратт!
Она попыталась оттолкнуть его. Не магией, просто ладонями.
Да гори оно всё!..
Он дёрнул строптивую девчонку на себя, первым вздрогнул, едва прикоснувшись к Виррис. Она всхлипнула, возмущённо открыла рот… Пальцы легли на затылок, сминая аккуратный, строгий узел, отлетела и затерялась в сене заколка; Зоратту было всё равно, отключившись от всего мира, он целовал манящие губы и не мог оторваться даже для малюсенького глотка воздуха. Ещё минутку, ещё, пока она не опомнилась… Тело реагировало на близость этой женщины единственным образом, самым правильным, болезненно-ноющим, как падающая тонкой струйкой вода, капля за каплей тянулись мгновения, а Виррис не вырывалась, прижатая к нему крепко-накрепко, и… отвечала. Неуверенно трогала языком его губы, и от этой ласки сносило голову. Из-под опущенных ресниц блестели слезинки, он ненадолго разорвал поцелуй, чтобы собрать солёные капельки губами. Да гори оно всё!.. Пусть притворяется, лицемерит, делает вид, что хочет его здесь и сейчас не меньше, чем он, пусть — сейчас у Бьорда не хватит выдержки и благоразумия разжать объятия и сделать шаг назад. Он снова оставил на её губах нетерпеливый огненный поцелуй, потянул куда-то, ничего не соображая. Сбивчивое дыхание Виррис и насыщенный малиновый аромат кружили голову.
— Нет… Бьорд, нет, стойте!
Нет, не сейчас!
Под его губами тонкие ключицы и бархатная кожа, платье спущено с плеч; оторваться — невыносимо. Зоратт кое-как поднял голову, подушечки пальцев кололо.
— Не здесь же, — выдохнула Виррис неровным голосом.
Он повернул голову: деревянные стены конюшни, пофыркивание лошадей, горка соломы, на которой лежала его жена, придавленная тяжестью его тела. Обнимала, водила длинными пальцами по затылку, ерошила волосы, посылая мурашки. Из-за этих ласкающих движений до Зоратта никак не доходило, что она говорила. Потом дошло, горячим всплеском огрело по макушке.
— Виррис? — неуверенность и восторг в охрипшем голосе.
— Это вам холод нипочём, а я мёрзну, — пояснила она и потянулась всем телом, пытаясь из-под него выбраться.
Бьорд выдохнул сквозь сжатые зубы: движение вызвало новую волну мучительного желания. Как переместились в дом, не запомнил, не знал, попадались ли им навстречу слуги, что видели, что говорили; помнил лишь, что из рук жену не выпускал ни на мгновение. И длинный коридор тоже, кажется, был, они остановились напротив дверей своих спален, не в силах оторваться друг от друга. Не переставая обнимать его, с застенчивой осторожностью изучая своими ладонями, Вир толкнула одну из дверей, не выбирая, и Бьорд с готовностью шагнул за усилившимся манящим ароматом малины. В закрывшееся за их спинами деревянное полотно бесшумно клюнула бумажная птичка и проскользила вниз до самого пола.
…
— Да где же они? –
— Оба дома, насколько я могу судить по отправленным письмам. — Дарриел оставался спокоен и, пользуясь тем, что дорогие гости задерживаются, бесстыдно приставал к огненно-рыжей герцогине.
Чуткие пальцы очерчивали соблазнительные контуры, обтянутые зелёным шерстяным платьем, трогали ряд пуговок-жемчужинок от горла до талии, заставляя их выскакивать из тугих петелек. Элге вяло отбивалась, но её вибрирующий смех больше дразнил и распалял, чем останавливал и взывал к порядку. Времени с их первой ночи прошло порядочно, но огонь в крови бывшего шелтарского пленника и не думал утихать, он всё так же сильно и остро реагировал на близость своей жены. И ничуть не возражал бы, вздумай Зоратты отложить или перенести визит. Его руки дразнили нежную шёлковую кожу, в любимых зелёных глазах разгорался ответный огонь.
— Дар, подожди! Давай сначала выясним, почему Вир задерживается… — выдохнула Элге.
В оброненной ею паузе слышалось такое прекрасное «а потом…», что на несколько мгновений маг утратил способность соображать. А Элге уже тянула к себе сферу вызова. Тяжко вздохнув, герцог, заправил за ухо упавшую на глаза белую прядь и запустил заклинание.
…
Виррис отогнула ворот его сорочки и обожгла губами местечко между шеей и плечом; у Зоратта в глазах потемнело.
— Вереск.
Он ничего не понял, занятый её одеждой, такой лишней сейчас, торопился, боясь, что рыжеволосая красавица опомнится, устыдится и исчезнет. Не верил, что многое из бесконечной вереницы снов стало реальностью. Невесомо тронул застёжки платья, и они разошлись, послушные заклинанию, под ладонями оказалась тёплая нежная кожа.
— Что? Где?..
Торопливые, жадные поцелуи, не оторваться.
— Вы пахнете вереском, — застенчиво сообщила жена.
Повела ладонями, и сорочка осыпалась с него, небрежной кучкой осела где-то там на полу. Она стеснялась и очень старалась это стеснение спрятать, а ему безумно, до искр в глазах нравилось, как Виррис на него реагирует.
— Да хоть репейником, — пробормотал он.
— Бьорд, я…
— Виррис, не сейчас… Потом… — он едва мог разговаривать, голос не слушался.
Не сейчас, он вообще не способен соображать рядом с ней. Обнажённая белизна кожи, разметавшееся по подушке пламя волос, руки, обхватившие плечи, в карих глазах плещется коньяк и золото — пьянящее сочетание. Даже если она собиралась сказать, что ошиблась — Бьорд не прекратит. Уже не может.
— И потом тоже, — заверила Виррис. Голос дрогнул. — Я люблю вас. Тебя.
Она произнесла это на герриардском, старалась правильно выговорить каждый звук. А ведь он обращал внимание на книги и словари… И самые желанные на свете губы нерешительно прикоснулись к его шее, выше она не дотянулась. Он моргнул, пытаясь придать чёткость взгляду. Лёгкие, шёлковые как лепестки роз, поцелуи, лишили его остатков разума.
— Виррис…
— Вир, — поправила его жена.
И Бьорд сорвался.
Что-то постороннее
