– Сорвался, извини, – буркнул Мартин.
– Послушай, я понимаю, вся эта покупка – дрянная затея. Привыкнуть к Йоргенсену будет нелегко.
– Высокомерный хлыщ и болван этот Йоргенсен.
– Да уж, настоящая примадонна. Хвастает собой, своей славой и богатством. И все время бахвалится. Каково, мол, это выиграть Кубок Стэнли два года подряд!
– У нас, – сказал Мартин.
– Да уж, у нас, – согласился Рэй. – Но хотя бы в одном тренер прав – придется забыть об этом. Йоргенсен все же лучший голкипер в НХЛ, и теперь он наш. С этой позиции и нужно смотреть на него теперь.
– Трудно, – признался Мартин.
– Может быть, но для нас это лучший выбор. – Рэй промолчал. – А ты уверен, что с тобой все в порядке?
– Бьен сюр (конечно), – успокоил его Мартин. – Все отлично.
За поддержкой Мэй обращалась к Тобин. Они говори ли по телефону пять раз на дню, восполняя разлуку.
– Я очень волнуюсь за него, – жаловалась подруге Мэй. – Он в полной изоляции, не хочет ни с кем разговаривать. Такое впечатление, будто он думает, что все само собой рассосется как-нибудь. Ему почему-то стыдно. И это самое ужасное. Он ничего плохого не сделал, ни в чем не виноват, но он скрывается, словно не может показаться в таком состоянии перед друзьями.
– Совсем как тогда, когда Джон потерял работу, – вспомнила Тобин.
– Иногда мне хочется во всем винить хоккей, – призналась Мэй. – Я же вижу, какая это жестокая игра, и они еще все воспринимают травмы как должное. Я думаю о Серже и Агнес и удивляюсь, как они могли позволить ему играть. Серж же знал, как плохо это все может кончиться. Он знал, Тобин.
– Ну а Джон и Майкл в своем гоночном автомобиле. – Голос у Тобин слегка задрожал. – Поверь мне, и я думаю о возможных последствиях. Но отцы и сыновья… такая у них связь. Это для них как способ общения. Иногда я думаю, что для них это единственная возможность признаться, как они любят друг друга. В таком опасном спорте, когда знают, какими травмами он чреват.
– Все может быть, – задумалась Мэй, представляя себе Сержа, каким она увидела его в тюрьме.
У отца Мартина все лицо было в шрамах от шайб и ударов клюшками. Совсем как у самого Мартина.
– Твой тренер звонил опять, – начала разговор Мэй, когда поднялась наверх.
Мартин спал, хотя уже перевалило за полдень. Совсем как она рассказывала Тобин. Последнее время Мартин все время заползал под одеяло в надежде, что весь этот кошмар закончится сам по себе.
– Оставь меня в покое, – сказал он. – Я устал.
– Ты спишь уже четырнадцать часов подряд, – посетовала Мэй, присаживаясь на кровать.
Гром спал в ногах Мартина, и ей пришлось отодвинуть его.
– Отчего это ты так устал!
Мартин только отвернулся от нее.
– Он напомнил мне про наш ужин с Нильсом и Бриттой Йоргенсенами в субботу вечером. Нам велено быть в «Ритце» к восьми. Мне спросить у тетушки Энид, не останется ли она с Кайли?
– Ты знаешь мой ответ на эту чушь, – ответил Мартин.
– Он говорит, это – приказ.
– Скажи, пусть убирается ко всем чертям.
Мэй взглянула на часы. Мартин был записан на прием к Тэдди сегодня в три. Он отменял прошлые два визита, и уже прошло пятнадцать дней с тех пор, как он начал курс преднизолона.
– Тэдди звонила, – сказала Мэй. – Она говорит, ей надо увидеть тебя.
– Или что?
– Или все станет хуже.
– Ты действительно полагаешь, есть еще что-то хуже?
– Для меня – да, – ответила Мэй. – Если ты не можешь ничего делать для себя самого, почему ты забываешь про свое обещание сделать это для меня?
Она начала гладить его по спине медленными кругами.
– Не хочу никуда идти.
– Знаю, – прошептала Мэй, наклонившись, чтобы поцеловать его в висок. – Но для меня и Кайли. Сделай это ради своей семьи.
Они вошли в глазной госпиталь Бостона незадолго до назначенного им времени. Мартин держал Мэй под руку, и она осторожно вела его по коридору. Охранник крикнул: «Привет, Мартин!» Пациенты и доктора смотрели на него во все глаза. Какой-то мальчишка попросил у него автограф, и Мартин молча расписался.
Они добрались до кабинета Тэдди, Мэй осталась ждать, пока Мартин пройдет обследование. Тэдди была настроена по-дружески, счастлива видеть их; она не выразила недовольства, что Мартин так долго не появлялся, и Мэй была ей искренне благодарна. Мартин был буквально на взводе, от любого пустяка заводился с полоборота и мог, разбушевавшись, удрать в заветное убежище на кровати.
Много времени обследование не заняло. Тэдди позвала Мэй во внутренний кабинет, где уже сидел Мартин. Сегодня Теодора Коллинз выглядела очень профессионально в своем белом лабораторном халате. Мэй прочла на ее лице сострадание и почувствовала, как сердце у нее оборвалось.
– Преднизолон не действует, – сказала Тэдди. – Или действует, но не так, как мы надеялись.
– Нет, – прошептала Мэй.
Мартин смотрел прямо вперед. Все такой же красивый, как тогда, когда Мэй влюбилась в него. В тот первый день их знакомства, когда он вынес Кайли из заполненного дымом самолета.
– Сложные отслоения, гигантские разрывы сетчатки и тому подобное иногда требуют совершенно другого способа лечения, – продолжала Тэдди, – причем лучше все го подходит курс витриэктомии.
Сквозь гул в ушах Мэй слушала, как Тэдди описывала операцию: удаление стекловидного тела для очистки крови из его правого глаза, его хорошего глаза, в попытке спасти оставшееся зрение.
– Мой левый глаз… – начал Мартин.
– Для вашего левого глаза ничего сделать невозможно, – мягко остановила его Тэдди.
– А правый глаз станет лучше, если я пойду на операцию? – все же спросил он.
– Нет.
Глаза Мэй заполнились слезами. Она сама уже ничего не видела из-за слез, только услышала, как Тэдди осторожно продвинула по столу коробку с бумажными носовыми платками. Вытерев слезы, Мэй посмотрела на мужа. Прямая спина, мужественное лицо, ни следа страха.
– Прости меня, – повернулся он к Мэй.
– Ох, Мартин… – У нее перехватило горло.
– Я бы хотела не тянуть с операцией, – сказала Тэдди.
– Хорошо, – согласился Мартин.
– В следующий вторник. Рано утром.
– Прекрасно.
Мэй укладывала вещи в сумку, слушая, как Тэдди дает наставления Мартину. Куда идти, за сколько времени перед операцией воздержаться от еды или питья. Голос, полный доброты и уверенности, звучал в комнате. Мэй оглядела кабинет.
