И Шинар не летел прямо на выставленный клинок, он на него падал. Потому что для него низ и сторона света на короткое мгновение поменялись местами.
Я стер довольную улыбку со своего лица, а то как-то невежливо получилось. Тут человек кровью харкает, повиснув на моем клинке, а я улыбаюсь.
— Извини, — произнес я. — Честно, я совсем не рад этому. Ты мне ничего не сделал, я не хотел бы тебя убивать.
— Уб… — он зашелся кровавым кашлем.
Серьезно, да он пытался меня убить, причем не раз. Подсылал своих людей и все такое. Но не убил ведь? В каком-то смысле, он даже помог мне стать сильнее. Близких и друзей не трогал, никому не навредил, к сгоревшей деревне отношения не имел.
Я не злюсь на мечника, потерявшего все, ради чего стоило жить. Жалости я к нему не испытывал, но и лично мне его не за что ненавидеть. Но я предупреждал.
Положив Шинара на землю, вытащил клинок из его груди. Глаза мечника смотрели в небо, а изо рта текла густая кровь.
— Калейдоскоп свидетель, я этого не хот…
Я не договорил. Невидимая волна захлестнула меня с головой, погрузив в какой-то небывалый экстаз. Меня всего затрясло, а через мгновение я перестал ощущать собственное тело. Я чувствовал, как что-то невидимое вырывается из умирающего Шинара и пытается пробраться в меня, доставляя невероятное наслаждение.
Я отчетливо увидел знак своей души, как это называли магистры. Я увидел переплетение нитей своего источника, который так старательно пытался зарисовать все последние месяцы. И увидел такое же переплетение внутри Шинара.
Но если мой источник ярко горел, похожий на новогоднюю гирлянду, то источник Шинара напоминал тлеющие угли. И если во мне эфир распространялся сложной системой по всему тему от кончиков пальцев до самых глубин, то у него он едва доходил до груди.
Тоненькие, едва видимые каналы вырывались из его живота во все стороны, оплетая внутренние органы, но не более. И сейчас его эфир вырывался наружу, покидая владельца вместе с остатками жизни.
И стоя рядом с ним, я чувствовал его слабый источник. И хотел его поглотить, вобрав в себя, добавив к своему, мгновенно став на порядок сильнее. Побежденный теряет все, а победитель забирает себе.
Его источник, его эфир, знак его души. Все это я могу вобрать в себя, забрать, присвоить, переработать и сделать частью своей силы. Прямо сейчас. Даром. Я победил, я заслужил. Его сила станет моей.
— Врум-врум, — раздался голос над ухом.
— Ну да, — согласился я, сбросив оцепенение.
Экстаз отступил, чувствительность постепенно вернулась в норму, хотя меня все еще потряхивало. Я чувствовал, как чужая сила растворяется в пространстве, тянется ко мне, хочет слиться с моим источником.
— Халява только в мышеловке, да? — усмехнулся я. — Нафиг нам чужое, мы и сами крутые.
— Диги-диги, — Врум радостно хлопнул крылом мне по ладони.
— Как ты это сделал? — раздался голос сверху.
— Че? — я поднял глаза к кругу, где стоял удивленный Хоуп.
— Метка Шики, — он ткнул пальцем прямо на меня. — У тебя появилась метка, а потом она исчезла. Я точно видел, она была.
— Видимо, — усмехнулся я, — калейдоскоп решил, что я и без метки красавчик.
А затем посмотрел на Шинара. Наклонился и закрыл ему глаза. Ты был близок, ублюдок. Даже после смерти пытался мне подгадить, да? Твой выбор, я не осуждаю.
— Где наш самый ровный студиоз совсем без блата поступивший в академию? Я похож на кровоточащую кетчупом сосиску.
— Его нигде нет. Кто-то куда-то его отправил, но я не помню почему. Кажется это был Отец Сумрака, но я не помню, когда он его забрал.
— Это Туман, — произнес я, поднимаясь в круг. — Забей, я не знаю как это работает. Ты ведь даже не помнишь, как мы круг камней нашли, да?
— Эм… — протянул Хоуп. — Ну мы шли, шли…
— А потом нашли, да? — рассмеялся я.
— Ну, кажется да.
— Бинты есть? У меня в глазах все плывет от кровопотери.
— Сон можешь поддерживать? У Йозефа есть эфирный камень. А где Йозеф?
— Как все сложно. Память, как у рыбки. Сраный Туман.
* * *
Сын ректора вернулся только через час. Говорит, был в кругу вместе с нами, болтал с Отцом Сумрака, а потом раз и сидит на дереве, а до земли метров двадцать. А как туда попал — не помнит. Причем я на двести двадцать три процента уверен, что врет и прикидывается.
Хоть и не могу объяснить, почему я так думаю. Просто подозрительный парень. И хоть Хоуп прав, ничего плохого пацан нам не сделал, а каждый имеет право на свои секреты, но… Не знаю, мутный он какой-то.
А еще он ничего не смог сделать с моими ранами, мол, артефакт работает только на свежих. Что за артефакт? У каждого свои секреты и этот тоже остался с Йозефом, пополнив кучу других тайн вокруг парня.
Но он действительно не отрицал, что является единственным сыном ректора, но учится в академии инкогнито и поступал вместе с остальными, словно обычный ловец. А еще Отец Сумрака говорил, что детей ректора так просто не убьешь. Детей. Не сына.
Короче, мутный парнишка, но нос в чужие дела не сует. Поэтому, когда мы отправили его вон из круга, мол у нас тут свои дела и был уговор, он спокойно согласился и ушел.
— Ты понял, о чем говорил тот, фарфоровый? — спросил я Хоупа, когда все закончилось.
Он покосился на камни, но Йозеф все еще оставался где-то у подножия холма.
— Отчасти. Ты знаешь, где Скай?
— Нет. Просто ищу его, как и ты.
— Но он сказал у тебя спросить.
— Ты спросил, ты молодец, — я показал лунатику большой палец. — Но я без понятия, где это сновидение. Возможно, он считает, что я могу найти Ская. Скорей всего он в курсе, что мне снятся воспоминания его ловца.
— Ясно, — произнес Хоуп, поглаживая полевку. А затем, внезапно заговорил, не поднимая взгляда. — Когда мне было десять, дар впервые пробудился. Слишком рано, обычно лунатизм проявляется в зрелом возрасте. Я потерял контроль и… Призвал кошмары. Много. Сильных. Деревню, где я рос, разорвало за считаные минуты. А затем я двинулся к следующей, а кошмары шли по пятам.
— Твоя семья?
— Нет, я сирота. Если честно, мне до сих пор не жаль. Это был поганый народ, та деревня. Но до следующей я не добрался, пришел Справедливость, хотя дело было даже не в королевстве. Он обогнал местных ловцов, стражу, войска, всех. Рискнул жизнью, уничтожил кошмары, а прежде, чем я успел призвать новые, он защелкнул блокиратор на мне. Понимаешь? Ему было проще пристрелить десятилетнего пацана издалека. Но он прорвался, рискуя собой.
— Он что-нибудь объяснил? Почему он так поступил.
— Потому что он Справедливость, — усмехнулся Хоуп. — Если Справедливость скажет, что трава голубая, то это истина, возведенная в абсолют, и никто не посмеет ему возразить. Потому он никогда такого не скажет.
