Турнемин сломал печать, развернул письмо.
Там было написано с десяток слов.
«Поезжайте за этим человеком. Приезжайте ко мне. Лишь вы можете меня спасти».
Это было очень странно. Шевалье не удержался и спросил:
— Это Ее Величество вам передала письмо?
— Госпожа Кампан, господин шевалье, от имени Ее Величества. Она очень просила, чтобы я поторопился.
— У вас есть карета?
— Она ожидает у ворот.
— Я иду за вами. Подождите минуту.
Засунув письмо в карман, он торопливо вбежал наверх, поцеловал Жюдит, уже встревоженную, с полными тоски глазами.
— Извините меня. Мне надо ненадолго уехать.
— Именно в этот вечер? В вечер вашей свадьбы? — вскричала пораженная мадемуазель Маржон.
— Кроме вас, очень мало людей знают, что у нас сегодня свадьба. Я ненадолго. Мне надо быть в Трианоне. Меня требует к себе королева.
— Королева? Но почему? Чего она хочет от тебя? — воскликнула Жюдит, мешая слезы и гнев.
Он приласкал ее, улыбнулся.
— Конечно же очень немногого, но я не могу не поехать туда. Винклерид расскажет, что однажды я уже был замешан в личные дела Ее Величества. Эта история касалась отвратительного дела об украденном колье. Думаю, что на этот раз речь идет именно об этом. Я должен туда отправиться.
— Но почему ты? Насколько я знаю, у королевы хватает слуг.
— Может быть, потому, что она и король знают, что я им верен и предан. Не плачь, ласковая моя красавица. Я буду отсутствовать совсем недолго. Начинайте ужин без меня. Но оставьте мне хоть немного паштета.
Он в последний раз поцеловал свою молодую жену, взял шляпу, шпагу, похлопал по плечу Ульриха-Августа, в задумчивости снимавшего белый фартук, и вышел к посланнику королевы.
У ворот их ожидала карета с зажженными фонарями, опущенными лесенками, с полуоткрытыми дверцами.
Посланник открыл дверцу. Жиль быстро устремился внутрь кареты.
— Одно слово, крик, просто вздох — и вы мертвы, господин шевалье, — выговорил какой-то очень приятный голос.
Жиль увидел в упор наставленный на него громадный пистолет, который держал человек, одетый во все черное.
— Что это значит? Кто вы?
— Садитесь и ведите себя спокойно. Вы все увидите сами.
Оставалось только повиноваться. Жиль уселся около этого человека с пистолетом, нацеленным прямо в его сердце. Посланник королевы занял место сзади, и внезапно Жиль ничего больше не увидел: ему набросили сзади повязку на глаза.
Дверцы захлопнулись. Карета тронулась с места, переваливаясь по крупным камням мощеной улицы.
Жиль старался сохранять спокойствие.
— Куда вы меня везете? — спросил он.
— Нам не разрешено этого вам говорить, но, будьте уверены, с вами ничего плохого не произойдет. У нас приказ обращаться с вами почтительно.
— Хороша же почтительность! Вы просто наглые подлецы, вы осмелились использовать священное имя Ее Величества королевы, ее ливреи.
Я понимаю, что она здесь ни при чем?
— Абсолютно ни при чем! — хмыкнул человек в черном. — Но, с вашего разрешения, мы предпримем еще одну небольшую меру предосторожности. Наша почтительность к вам, может, и пострадает, просим нас извинить. Нам было сказано, что вы очень сильный и смелый человек. Мало ли что может случиться!
В мгновенье ока, с быстротой, которая выдавала длительный опыт, руки Жиля были крепко связаны, и человек в черном с облегчением откинулся на сиденье. Карета продолжала свой путь.
Вначале Жиль старался мысленно определить путь, по которому следовала карета, но потом он убедился, что она кружит, чтобы запутать следы. А когда лошади понеслись прямо, было совсем невозможно определить направление движения. Он только мог заметить, что карета ехала уже не по мощеной дороге.
Когда наконец, описав еще один круг, карета остановилась, Турнемин отметил, что путешествие продолжалось около часа. Оба его охранника взяли его под руки, заставили выйти из кареты и заботливо повели его по какому-то лугу, поскольку он чувствовал траву под ногами. Ночной воздух был влажен. Слышались всплески воды. Скрипнула открывающаяся дверь.
— Осторожно, ступеньки.
Вошли в дом. Должно быть, он был очень ветхим, пахло плесенью, как в погребе. Жиль почувствовал, что его ведут по вымощенному плитами коридору. Открылась еще одна дверь, затем еще, потом опустились по целому пролету скользких ступенек. Через черную повязку просочился слабый свет. Но ее не сняли.
Его подвели к кровати, покрытой меховым покрывалом, положили на нее, проверили, что повязка на глазах и путы на руках держатся по-прежнему крепко. Но когда он почувствовал, что привязывают ноги, он начал извиваться, стараясь вырваться из рук похитителей.
— Ну, хватит! Чего вы хотите?
Никто ему не ответил. Похитители сделали свое дело. Один из них подложил ему под голову подушку, и Жиль услышал шум удаляющихся шагов. На какое-то время воцарилась тишина, но вот вновь послышался шум, но уже других шагов, более легких, сопровождающихся шорохом шелка. Жиль почувствовал запах роз.
— Ну, как вы себя чувствуете, шевалье? — спросил женский голос, который он тотчас узнал. — Я надеюсь, что мои люди были почтительны к вам, как я им приказала, что они вам не сделали ничего плохого?
— Так это вы? Я надеюсь, по крайней мере, вы не полагаете, что испугали меня?
— Это совершенно не входило в мои цели. Я хотела лишь передать вам мои пожелания счастья без свидетелей, а также сказать вам, что я одобряю ваш выбор и восхищаюсь вашим вкусом. Девушка совершенно восхитительна. Немного, правда, диковата, крестьянка, но превосходна. Жаль, что первая свадебная ночь отдаляется.
Молодая супруга, конечно, найдет, что время тянется слишком долго. А вам мы сделаем все возможное, чтобы вы не пострадали от нетерпения.
— Вот это и есть ваша месть? Увезти меня от жены в эту ночь? — с презрением бросил Жиль. — Это не делает вам чести. Я женат, моя дорогая, и здесь вы бессильны. А что до того, чтобы успокоить мое нетерпение, и не рассчитывайте на это.
Вы же не намереваетесь меня насиловать.
Она засмеялась каким-то горловым смехом, что неприятно царапнуло по нервам Жиля.
— Это могло бы быть забавным. К тому же, если бы я действительно хотела, мне вовсе не надо было бы насиловать тебя. Я так хорошо знаю, как пробудить твое желание. Но этой ночью ты будешь один наедине с твоими сожалениями. А теперь, любовь моя, доброй ночи, долгой спокойной ночи!
Она, должно быть, сделала какой-то знак, поскольку Жиль почувствовал, что его приподнимают, подносят ко рту какое-то питье. Он сжал зубы. Тогда кто-то безжалостно зажал ему нос, и волей-неволей пришлось открыть рот. Туда влили какой-то приторный ликер, приятный на» вкус. Это, конечно, был не яд, как он думал поначалу. Его снова положили на постель.
