Семья Франческо приняла ее не просто на правах ближайшей родственницы — она купалась в волнах любви со стороны всех без исключения ее членов. В первые годы ее жизни в Америке ей была так необходима их любовь.
Маша разделась догола, вынула из волос шпильки и с головой забралась под одеяло. Ее бил озноб. Нервы напряглись до предела. Она понимала, что так долго не протянет.
…Она знала, это сон, но в нем участвовала ее душа, плоть и даже разум. «Это сон, — убеждала она себя, — а потому можно расслабиться. Пусть будет, что будет. Сон, это сон…»
Она лежала на прохладной весенней траве. Сверху припекало солнце. На душе было легко и беззаботно. Она подняла руки, завела их за голову и блаженно вытянулась. «Я голая, и меня может кто-нибудь увидеть. Да, но ведь это же сон… Но во сне меня тоже могут увидеть. Берни или… Если он увидит меня такой, все пропало. Я так хочу, чтобы он увидел меня такой. Это же сон, и во сне можно все…»
Чьи-то руки коснулись ее бедер. Она закрыла глаза, вся отдаваясь нежным властным рукам. «Я люблю тебя и больше не собираюсь этого скрывать, — сказал знакомый голос. — Любовь скрыть нельзя. Ее можно только…»
Она не расслышала последнее слово и открыла глаза, чтобы увидеть говорящего. Но он сидел рядом, низко наклонив голову, и Маша не видела его лица. «Берни, — подумала она. — Теперь мне никуда от него не деться. Я так хочу его…» Сидящий поднял глаза, и Маша вскрикнула от удивления.
Это был Ян, ее брат. Но он был так похож на Берни. Сходство было внутренним, но сейчас оно как бы пропечатывалось на его лице, ярко освещенном слепяще желтым солнцем.
«Я буду любить тебя так, как ты хочешь. Тебя еще никто не любил так, как ты хочешь», — сказал Ян.
«Да, меня еще никто так не любил…» — Маша села и, обхватив Яна за плечи, прижала его голову к своей груди.
«Так делала моя настоящая мама, — сказал Ян. — Я тогда был совсем маленьким. С тобой я чувствую себя ребенком…»
«Я тоже. Я не хочу быть взрослой. Но детям нельзя любить так, как я хочу».
«Можно. — Он заставил ее снова лечь на траву и лег сверху. — Я буду лежать так всегда. И буду любить тебя каждой клеткой, а не так, как любят все остальные люди. Ты чувствуешь, какое это наслаждение, любить каждой клеткой?..»
«Да… — Маше показалось, что она тает от восторга. Она на самом деле уменьшалась в размерах — это видела откуда-то сверху другая часть ее существа. — Я превращусь скоро в маленькую девочку. Ты будешь носить меня на руках и петь колыбельные песни, — думала Маша. — Наша любовь будет претерпевать всевозможные изменения, но она будет вечной. Брат, отец, муж, сын… Какая разница? Любовь все равно останется любовью». — Она обхватила Яна руками и крепко к себе прижала. И вдруг открыла глаза.
«С пробуждением тебя, малышка, — сказал Берни и усмехнулся. — Я знал, что ты будешь моей…»
Маша вздрогнула. Но это все еще был сон.
«Прощай, — услышала она голос Яна. — Я не нужен тебе в этой жизни. Но мы обязательно встретимся в другой».
— Мария, Мария, проснись же наконец, — услышала она над самым ухом женский голос. — Эта стерва пришла опять. О Мадонна! Что с нами будет?..
Маша с трудом и нехотя открыла глаза и увидела рядом с собой заплаканное лицо Лючии. Она стояла на коленях возле ее кровати.
Внизу слышались громкие голоса. Кто-то взвизгнул. Разбилось что-то стеклянное. Наступила тишина.
— Я отвела Лиз к соседке, когда увидела, как эта стерва подъехала к нашему дому на своем драндулете. Она настоящая шлюха — я всегда говорила Франко, что эта его Лила настоящая шлюха. О Мадонна, как он мог?.. Что теперь с нами будет?..
Снизу снова долетели возбужденные голоса. Аделина выругалась по-итальянски. Это было самое страшное ругательство, и его употребляли только пьяные вдрызг мужчины.
Маша откинула одеяло и вскочила, но тут же вспомнила, что она совсем голая, и, застыдившись любопытно-восхищенного взгляда Лючии, поспешно накинула халат.
— Ты красивая и нежная, как какая-нибудь аристократка, а она… Тьфу, у нее кожа, как гнилой банан, и волосы торчат в разные стороны. Не голова, а половая щетка. Мария, мама велела, чтобы ты сидела здесь. Сейчас придут Сичилиано с Марчелло — уж они сумеют заткнуть ей рот.
У Маши дрожали пальцы, и она с трудом застегнула пуговицы халата. Этот ярко-красный шелковый халат с вышивкой ручной работы подарил ей ко дню рождения Франческо.
— Нет, я тебя не пущу! — Лючия загородила спиной дверь и растопырила руки. — Мария, она пришла нарочно — ей хочется подразнить тебя. Она думает, ты начнешь нервничать и у тебя пропадет голос. Не ходи туда, Мария.
Маша молча направилась к двери.
— Отойди, — велела она Лючии, и та вдруг съежилась, опустилась на пол, вытянула ноги и, спрятав лицо в ладонях, разрыдалась как ребенок.
Маша сбежала по лестнице и остановилась в дверях гостиной. Здесь было полутемно от больших кустов магнолии, и она не сразу смогла разглядеть эту женщину. В глаза бросилась высокая полная грудь и длинные темные ноги. Потом она увидела, что у женщины скуластое с широким приплюснутым носом лицо светло-кофейного цвета и толстые лиловые губы.
— Ты шлюха! Твоя постель грязнее половика возле моего крыльца! — визгливо кричала Аделина, отчаянно жестикулируя своими короткими ручками под носом женщины. — Ты таскалась с этим наркоманом Тэдом Симпсоном, которого наш шериф, да благословит его Господь, засадил наконец-то в кутузку. У этого твоего ублюдка морда страшней моей задницы. Его в зоопарке нужно показывать или в цирке, а не…
— Он как две капли воды похож на твоего сына, — низким гортанным голосом сказала женщина. — Ты совсем ослепла, старая ведьма. Это у тебя рожа грязнее моей задницы. Ваша невестка строит из себя заморскую королеву, а я знаю, как сделать мужчине приятно. Хочешь научу? Эй, коротышка, куда ты спрятался? Иди я пощекочу твои гнилые помидорины, а то у твоей женушки руки корявые и она, чего доброго, их раздавит.
— Кто вы? — спросила Маша, стараясь говорить как можно спокойней, и смело шагнула в комнату. Женщины обернулись.
— Ага, пожаловала наконец. Меня зовут Лила. Я пришла навестить дедушку и бабушку моего сыночка Томми. Эй, Томми, смотри, какая красивая тетя Ты видел ее по телевизору. Иди сюда.
Только сейчас Маша заметила маленького мальчика, который сидел, сжавшись в комочек, на полу возле ножки стола. Он послушно встал, подошел к своей матери и разревелся.
— Скажи хоть ты этой старой дуре, что мальчишка — вылитый отец. Смотри. — Лила схватила Томми за подбородок и резко повернула лицом к Маше. Он перестал плакать и уставился на нее испуганными черными глазенками. Он был, можно сказать, белым. И почти копией маленького Франческо, чьи фотографии хранились в семейном альбоме Грамито-Риччи.
— Что вам от нас нужно? — все так же спокойно говорила Маша, удивляясь тому, как ей удается держать себя в руках.
