— Какая приятная компания там у них подобралась!
— Так себе. Полагаю, Шарлотта могла считать, что она действительно замужем за Николаем, и была страшно разочарована, обнаружив, что ее притязания отвергнуты. Они, должно быть, на нее насели — Николай и его дипломаты. А она-то уже решила, что рыба на крючке: увядающая красавица при помощи ума и шарма срывает громадный куш и становится императрицей. Во Франции смута, империя сокрушена, те, кто достиг власти на крыльях орла[221], повержены вместе с ним; кто мог знать, что станется со склонной к интригам вдовой одного из наполеоновских графов или генералов? Но Россия! Двуглавый орел тогда топорщил все свои перья…
— Да что вы напридумывали! — нетерпеливо сказала мисс Гарленд. — Как по мне, в этом правды ни на грош. Я считаю, Поль все сочинил, взял из этих своих книжек, от которых был без ума.
— Весьма вероятно, — согласился Уимзи. — Хочу лишь сказать, что это хорошая история. Красочная, яркая, с эффектными костюмами и сентиментальным сюжетом. И с точки зрения достоверности все приблизительно сходится. Вы точно уверены, что услышали все это в ноябре?
— Да, конечно.
— Я недооценивал силу фантазии Поля Алексиса. Ему надо было писать любовные романы. Так или иначе, пропустим это. Итак, Шарлотта, одержимая мыслями о морганатических браках и тронах, выдает дочь замуж за этого типа из Бурбонов, Гастона. Вот в него я вполне верю. Почему бы и нет? По возрасту он приходится между принцем де Жуанвилем[222]и герцогом Омальским[223]. А что потом произошло с Николь? Она родила дочь — похоже, в семье было принято рожать дочерей. Интересно, как Гастону и Николь жилось при Второй империи[224]. Нигде не сказано о его профессии. Вероятно, он смирился с совершившимся фактом и держал при себе роялистские взгляды и происхождение. Как бы то ни было, в 1871 году его дочь Луиза вышла за русского — вернулась к корням. Дайте подумать — 1871-й. Что было в 1871-м? Ах да, конечно — Франко-прусская война, в которой Россия весьма недобро обошлась с Францией из-за Парижского мира[225]. Увы! Боюсь, Луиза переметнулась к врагу со всем обозом и артиллерией! Может быть, этот Степан Иванович прибыл в Париж с какой-либо дипломатической миссией во время подготовки Берлинского трактата[226]. Бог его знает.
Лейла Гарленд душераздирающе зевнула.
— Так или иначе, у Луизы была дочь, — продолжал Уимзи, поглощенный своими рассуждениями. — И она снова вышла за русского. Теперь они, предположительно, опять жили в России. Ее зовут Мелания, мужа — Алексей Григорьевич. Это родители Поля Алексиса, он же Гольдшмидт, который спасся от русской революции, бежал в Англию и натурализовался, стал гостиничным жиголо и был убит на Чертовом утюге — а за что?
— Бог его знает, — сказала Лейла и снова зевнула.
Убедившись, что Лейла действительно выложила все, что ей известно, Уимзи подхватил драгоценный листок и пришел со своей проблемой к Гарриет.
— Но это просто глупо, — сказала сия трезвомыслящая молодая женщина, изучив документ. — Даже если бы прапрабабка Алексиса пятьдесят раз вышла замуж за Николая I, он не стал бы наследником трона. Есть уйма людей ближе его — например, великий князь Димитрий[227]и мало ли кто еще.
— А? Да, разумеется. Но человека всегда можно заставить поверить в то, во что он хочет верить. Должно быть, какая-то легенда передавалась из поколения в поколение со времен старушки Шарлотты. Что творят с людьми генеалогические тараканы в голове. Я знаю одного продавца тканей из Лидса, который на полном серьезе рассказывал мне, что он по праву король Англии, надо только найти запись о чьем-то браке с Перкином Шрбеком[228]. Такой досадный пустяк, как смена династий, его нисколько не волновал. Он думал, что стоит ему изложить свои требования в Палате лордов, как ему подадут корону на золотом блюде. Может быть, Алексису сказали, что остальные претенденты на престол отреклись в его пользу. Кроме того, если он вправду верил в то свое семейное древо, он мог сказать, что имеет больше прав, чем они, потому что его прабабка была единственной законной наследницей Николая I. Вряд ли в России действовал салический закон, запрещающий престолонаследие по женской линии. Так или иначе, теперь совершенно ясно, какая приманка была в капкане. Вот бы заполучить письма, которые Алексис писал «Борису». Но они уничтожены, это ясно как день.
Инспектор Ампелти, сопровождаемый старшим инспектором Паркером из Скотленд-Ярда, позвонил в звонок дома номер 17 по Попкорн-стрит, Кенсингтон, и был без промедления впущен. Старший инспектор Паркер был очень любезен, проявив личную заинтересованность, хотя Ампелти с радостью обошелся бы более скромным эскортом. Но это ведь был зять лорда Питера — несомненно, дело его интересовало. По крайней мере, мистер Паркер вроде бы готов был предоставить провинциальному инспектору свободу действий.
Миссис Мокэмб вошла в комнату, светски улыбаясь.
— Доброе утро. Не желаете ли присесть? Это снова по поводу того расследования в Уилверкомбе?
— Да, мадам. Кажется, произошло небольшое недоразумение. — Инспектор вытащил блокнот и прочистил горло. — Я о том джентльмене, мистере Генри Уэлдоне, которого вы подвезли в четверг утром. Кажется, вы сказали, что высадили его на Рыночной площади?
— Ну да. Это ведь Рыночная площадь? На окраине города, там еще будто бы лужайка и здание с часами?
— Нет, — обескураженно сказал Ампелти. — Нет, это не Рыночная, это ярмарочная площадь, там проходят футбольные матчи и выставки цветов. Так вы там его высадили?
— Ну да. Простите меня, я была уверена, что это Рыночная площадь.
— Это называется Старый рынок. А Рыночная площадь — она в центре города, где постовой стоит.
— Вот оно что. Боюсь, я ввела вас в заблуждение. — Миссис Мокэмб улыбнулась. — Это очень тяжкое преступление?
— Оно, конечно, может привести к серьезным последствиям, — сказал инспектор, — но все, бывает, честно ошибаются. Все же хорошо, что мы это выяснили. Теперь, просто для проформы, мадам, скажите, что вы делали в тот день в Уилверкомбе?
