40 Борьба с тенью
Лежа на кровати задом наперед на спине, Эшли изо всех сил уперлась ногами в доску в изголовье, пока мышцы ног не стали дрожать от напряжения. Она проделывала это упражнение подростком, когда ее растущему скелету, казалось, было тесно в собственном теле. Спортивные упражнения и бег на длинные дистанции под присмотром Хоуп помогали справиться с этой «болезнью роста», но все равно по ночам она часто вертелась и крутилась, пока ее организм рос до назначенных ему размеров.
Было еще раннее утро, в доме слышались звуки, свидетельствовавшие о том, что его обитатели спят. Из соседней комнаты, в частности, доносился громкий храп Кэтрин. Однако у Салли и Хоуп было тихо. Накануне они долго говорили о чем-то. Они находились слишком далеко, чтобы разобрать слова, но Эшли почему-то думала, что речь идет о ней. Она уже давно не слышала приглушенных тайных звуков любви, и это беспокоило ее. Ей очень хотелось, чтобы Салли не расставалась с Хоуп, но в последние годы ее мать все больше замыкалась в себе, и чем это кончится — было неясно. Иногда Эшли казалось, что она не перенесет второго такого стресса, какой испытала из-за развода матери и отца, пусть даже полюбовного. Она по собственному опыту знала, что «полюбовный разрыв» ничуть не легче любого другого.
Какое-то время она прислушивалась к звукам, пока в уголках ее глаз не скопились слезы. Потеряшка всегда спал в конце коридора на потрепанной подстилке у дверей Хоуп, чтобы быть поближе к хозяйке. Но когда Эшли была еще маленькой, пес каким-то волшебным собачьим чутьем чувствовал, что ее что-то беспокоит, и без приглашения открывал дверь ее комнаты носом, входил и деловито укладывался на ковре рядом с комодом, выжидательно глядя на нее, пока она не изливала ему свои печали. Ей казалось, что, успокаивая Потеряшку, она и сама успокаивается.
Эшли прикусила губу. «Я готова собственноручно пристрелить его только за Потеряшку», — подумала она.
Она спустила ноги с кровати и встала. Несколько мгновений ее взгляд скользил по знакомым с детства предметам. На стене вокруг доски для памяток и записок были прикреплены десятки ее собственных рисунков, а также фотографии друзей и ее самой. На одном из снимков она была в хеллоуинском костюме, на другом — готовилась к прогулке, на третьем — гоняла мяч по футбольному полю. Висел там также большой многоцветный флаг, в центре которого был вышит белый голубь, а над ним слово «МИР». Бутылка из-под шампанского с двумя бумажными цветами в ней была памятником той ночи на первом курсе колледжа, когда Эшли потеряла невинность. Она поделилась этим секретом с Хоуп, но отец и мать ничего об этом не знали. Вздохнув, она подумала, что все эти сувениры говорят о прошлом, но сейчас важнее было понять, что ее ждет в будущем.
Подойдя к сумке, висевшей на ручке шкафчика, Эшли вынула из нее револьвер. Она взвесила его в руке и, заняв позицию для стрельбы, прицелилась сначала в кровать, а затем, повернувшись, в окно. «Выпускай все шесть пуль подряд, — напомнила она себе. — Целься в грудь. Не дергай спусковой крючок. Держи револьвер как можно крепче».
Она боялась, что выглядит смешно.
«Он не будет спокойно стоять на месте», — подумала она. Он, возможно, кинется на нее, сокращая расстояние между собой и смертью. Эшли снова приняла стойку, слегка расставив ноги и опустившись чуть ниже. Она прикинула в уме, какого роста О’Коннел и насколько он силен. Быстрая ли у него реакция? А может быть, он попросит пощады? Пообещает оставить ее в покое?
«Надо стрелять ему прямо в сердце, — решила она. — Если оно у него имеется».
— Бац! — воскликнула она громким шепотом. — Бац! Бац! Бац! Бац! Бац! — Она опустила револьвер. — Ты мертв, а я жива, моя жизнь продолжается, — проговорила она тихо, чтобы ее слова не долетели до спящих. — Это, возможно, не так уж радостно, но все же лучше, чем то, что сейчас.
С пистолетом в руке Эшли подкралась к окну. Прячась за шторой, она осмотрела улицу. Солнце взошло совсем недавно, и силуэты домов пока только слабо вырисовывались в полутьме. «Там еще холодно, — подумала она, — иней на лужайках не растаял. Вряд ли О’Коннел следит за домом в такую погоду».
Она положила револьвер на место и вытащила трикотажный спортивный костюм, свитер с высоким воротом, спортивную фуфайку с капюшоном и кроссовки. «В ближайшие дни почти не будет возможности побыть одной, — подумала она, — так что надо ловить момент». Выбираясь на цыпочках из комнаты, она пожалела о том, что не может взять с собой револьвер. Он был слишком тяжел, чтобы бежать с ним. Да и вообще это было бы дико.
В воздухе ощущался холод, добравшийся из Канады через Вермонт. Эшли тихо закрыла дверь, натянула на уши вязаную шапочку и быстро побежала по улице, спеша отдалиться от дома, пока кто-нибудь ее не остановил. Мысли об опасности покинули ее; она набирала скорость, и участившийся пульс согревал ее руки. При достаточной скорости можно убежать от холода.
Течение ее мыслей подчинялось ритму бега, складываясь в своеобразный поэтический текст, где топот ног выражал бурливший в ней гнев. Она так устала от запретов и опеки со стороны родных и от необходимости соблюдать осторожность, что испытывала потребность рискнуть и разрядиться. Конечно, она не собиралась рисковать слишком уж глупо и петляла по улицам, выбирая сложный маршрут. Но ей необходимо было почувствовать себя свободной.
