Местами каменистые холмы вырастали в небольшие, но крутые утёсы, которые в совокупности с флорой напомнили Богдану старинные китайские рисунки.
Несмотря на кажущуюся с первого взгляда безводность местности, попадалось множество ключей, дававших начало не одному ручью. Кое-где эти ручьи во впадинах между каменными склонами наполняли настоящие озерца, так что с питьевой водой здесь не должно было возникать проблем.
Хотя местность оставалась совершенно безлюдной, никто не мог поручиться, что где-нибудь не поджидает засада. Абдаллах выслал в качестве разведчика Садама, который ехал метрах в двухстах впереди, готовый в любой момент подать сигнал в случае появления разъезда китайских воинов или работорговцев. Поэтому отряд двигался медленно, стараясь не выезжать на открытые места, а держался рощ и ложбин между холмами. Богдан прикинул, что при таком темпе добираться до нужного места придётся не пару дней, а все три, если не четыре. Оружия ему не дали, несмотря на неоднократные просьбы, так что напряжение ситуации для него лично усиливалось сознанием полной собственной незащищённости в случае, если они встретят враждебный отряд. Видимо, сказались его неожиданно открывшиеся навыки владения саблями, копьями и прочим холодным оружием, и теперь шейх реально опасался своего пленника. «Ладно хоть руки не связали, – думал про себя Богдан. – Если что начнётся, надо будет пытаться сразу же отнять оружие у кого-то из арабов, даже если придётся свернуть тому шею».
К вечеру выбрали укромное местечко у подошвы небольшой горы на поляне, окружённой зарослями высокого, в пару человеческих ростов, кустарника. Рядом протекал ручей, а кусты скрывали свет костра так хорошо, что заметить его можно было лишь приблизившись к лагерю на расстояние метров двадцати, не дальше.
Из-за напряжения, которое он постоянно ощущал, Богдан, хотя и приобрёл уже приличные навыки верховой езды, устал не меньше, если не больше, чем при интенсивной скачке к Жёлтой реке. Поэтому, как только он наскоро поел, то сразу же завалился спать, хотя на западе ещё брезжила слабая полоска заката.
Ему показалось, что спал он всего ничего, когда что-то разбудило его. Этим «чем-то» была потная ладонь, зажимавшая ему рот.
Юноша вообще просыпался легко, а за время скитания по граням планеты его способность моментально включаться в происходящее, только разлепив веки, неимоверно возросла. В прыгающем свете маленького факела Богдан увидел склонившегося над ним Абдаллаха. В другой руке начальник охраны шейха сжимал кинжал, который назойливо тыкал чуть ли не в глаз Богдану. Руки самого Богдана оказались прижатыми к земле – их держали Садам и Салим.
Несколько секунд он смотрел в налитые кровью глаза Абдаллаха. Наконец последний убрал ладонь, одновременно красноречивым жестом приказывая молчать.
Юноша демонстративно сплюнул в сторону и поинтересовался шёпотом:
– Ты чего, Абдаллах?! Что случилось?
Абдаллах воровато обернулся и прошипел:
– Говори, куда ты ведёшь шейха?
Богдан вытаращил глаза и невольно повысил голос:
– Ты в своём уме? С чего это я должен тебе это говорить? Хочешь знать – сам спроси у своего хозяина!
– Тише, собака, прирежу! Говори, куда!
Богдан попытался оценить ситуацию. Действия Абдаллаха говорили о том, что он явно не настроен, чтобы о его домогательствах знал аль-Хасим. Неприятно мотающийся у лица кинжал подтверждал, что Абдаллах может пойти достаточно далеко, но вряд ли будет действительно резать своего пленника, если желает узнать что-то. На этом стоило сыграть – просто ничего иного не оставалось.
– А сам-то ты что думаешь? – Богдан чуть насмешливо прищурился.
Абдаллах, похоже, опешил от подобного ответа вопросом на вопрос. Его глаза забегали. Не найдя что ответить, он снова потребовал:
– Говори, сказано тебе!
Богдан слабым, почти неуловимым движением попробовал освободить руки – Садам и Салим практически сидели на них, и вывернуться резким движением не удалось бы. Косясь на лезвие кинжала, плававшее в сантиметрах двадцати от лица, он вздохнул:
– Пригласи сюда аль-Хасима. Он разрешит – я скажу.
Абдаллах выпучил глаза – казалось, он сейчас заорёт, но араб сдержался. Очевидно, в его планы не входило советоваться со своим патроном по данному «интимному» вопросу. Кинжал придвинулся ближе к глазу Богдана:
– Говори, если жить хочешь!
– Хорошо, я могу сказать, но ты всё равно не поверишь…
– Говори! – голос Абдаллаха звенел шипением.
Богдан усмехнулся и начал спокойно рассказывать истории, которую он уже практически отработал на Тассилоне, а затем и на местном арабском шейхе. Лицо Абдаллаха начало терять яростно-свирепое выражение – его сменяла явная растерянность.
– Врёшь, собака! – прохрипел он.
Абдаллах действовал явно помимо воли своего хозяина. Это означало, что он решился на какие-то крайние меры. Почему он пошёл против шейха, сейчас играло не первую роль, а вот то, что он может искалечить Богдана или даже прирезать его, вполне походило на правду. Впрочем, если на то пошло, Богдан предпочёл бы второй вариант. Конечно, доберись он до дворца, любое увечье можно будет устранить, но в случае такого поворота событий он не был уверен, что доберётся до спасительной цитадели, ставшей на время его собственностью.
– Ты только собакой прекрати меня называть! – посоветовал арабу Богдан. – Если желаешь, чтобы я с тобой вообще говорил. Тебе лет-то сколько? Ты задумайся, храбрец, видел ли ты человека, подобного мне?
Абдаллах опешил ещё более:
– Чего? Мне шестьдесят четыре…
– Вот-вот! За всю свою жизнь ты не встречал человека, похожего на меня, – и никто из ваших таких не видел! А вот легенды о людях моего племени среди вас, как я понял, ходят – мне аль-Хасим говорил. Подумай: откуда такие легенды? В этом мире нет людей, похожих на меня! Значит, они есть в другом, в том, куда мы и идём с шейхом!
Абдаллах был совершенно озадачен – такого развития ситуации он никак не ждал. Головорез, как говорится, «потерял лицо». Никто не мог бы сказать, как развивались события, если бы вдруг полог шатра не отлетел в сторону, и внутрь не ввалился собственной персоной аль-Хасим с саблей наголо.
– Что здесь происходит?! – заорал шейх. – Это вы что тут такое вытворяете?! Какое право ты, собака, имеешь пытать моего пленника? Ах ты, сын бездомной суки!
Аль-Хасим буквально напирал на Абдаллаха, стоявшего на одном колене рядом с Богданом, прижатым к земле.
Абдаллах засопел. Было очевидно, что он загнал себя в угол и, пойдя против хозяина, поставил себя в положение изгоя. Поступив так, он из приближённого лица превратился в жалкого предателя, которого шейх мог теперь разорвать на части.
Богдан тут же осознал, что они находятся очень далеко от Дамаскуса, от халифа и дома шейха, а основной отряд аль-Хасима оставил их ещё день тому назад. Если Абдаллах пошёл против хозяина, то здесь, на вражеской территории, он может решиться и на более радикальные поступки...
