Они медленно опустили гроб, точно попав в прямоугольник могильной пасти.
С глухим щелчком открылся – не заел! – дистанционный карабин, сбрасывая непарные серьги строп… Винт вертолета форсажно взвыл – они газанули, чтобы вытянуть из-под гроба стропы. С громким коротким треском стальные хомутки, серьги были успешно выдернуты из-под гроба и тут же ушли вверх, не успев даже хлестануть никого из провожавших освободившимися концами по скорбящей физии.
Вызволение строп было выполнено ювелирно – проведение этой операции совсем почти не перекосило в могиле гроб, практически ничуть не завалив его на бок.
Большая удача, виртуозное мастерство!
В целом ритуал удался вполне и прошел на высочайшем уровне, если не считать той мелочи, что свежевыкопанная рыхлая земля вокруг могилы была равномерно рассеяна винтом по окрестностям, и чтобы хоть чуть-чуть присыпать гроб, пришлось носить песок метров за триста – от оврага за кладбищем – носить пожарным ведром и проржавевшим тазом, найденными в полуразрушенном кладбищенском храме, традиционно используемом совхозом с незапамятных времен в качестве свалки негабаритного утиля.
Да, вчера к ним заплыла в рот крупная пруха! Похороны – это вещь! Чистое дело, приятное дело! И отстегнули им, надо сказать, будь здоров: щедрой хоронящей рукой – покойный был большим, известным в округе человеком – сторожем дровяного склада, оставившим детям, понятно, значительное состояние.
Вот и сегодня бы так повезло! Надеяться можно. Основания есть. С приходом демократии свердловского разлива народ мгновенно раскрепостился, воспрянул, стал тут же использовать свободу по ее прямому назначению, на всю катушку, на все сто – уходя под взмахи дирижерской палочки вечно пьяного дирижера в мир иной. Подальше – от российской действительности и родного начальства, умирая не штучно и равномерно прижимисто – как раньше: «умри ты сегодня, я – завтра», а скопом уже, как в войну – обильно, соборно – областями-районами, городами и весями, средами обитания, землями и народами. Так что надеется можно и нужно.
Боковым зрением пилот вдруг автоматически засек на трассе, что слева внизу, одинокую иномарку, несущуюся так, что казалось, стремится она прямиком на тот свет.
– Смотри! – пилот слегка наклонил голову, указывая напарнику в сторону трассы Москва-Ярославль…
Да, это был жирный кус!
Но опасно, очень опасно…
– Как, Федор? Рискнем?
– Ох, страшно, Вовка… Так похоже на подставу… Ведь просто просится – ты посмотри – сама манит, играет…
– Ссышь?
– Да нет, детей жалко. Тещу жалко… Соседку жалко…
– Жену? – хмыкнул пилот.
– А хер с ней, рискнем! – решил напарник, вспомнив жену. – Убьют, так убьют!
Пилот резко отклонил ручку влево, идя на сближение с трассой на Ярославль…
Противоречивые чувства боролись в его душе: он ощущал себя то смелым охотником, то легкой жертвой. Однако охотник ты или добыча, но ты – профессионал, а дело есть дело! Он сконцентрировал взгляд на полоумно несущейся иномарке, и инстинкт охотника восторжествовал в нем.
Врешь… Не уйдешь… Не уйдешь!
* * *
– Машина 38–43 – немедленно остановитесь! – вушах у Белова раздался громогласный глас неба.
Над ними шел патрульный вертолет ГАИ. Белов добавил газу…
– Немедленно остановитесь!
* * *
Увидев возле полустанка Секши коммерческую палатку, Калачев остановился.
«Не надо, может быть?» – подумал было он, но тут же передумал.
– Пиво и соленых орешков.
Получив желаемое, он сделал шаг в сторонку от палатки.
«Не стоит, ох, не стоит!» – мелькнуло вголове.
– Ат, ч-черт! – сказал он вслух и, не откупоривая, отправил банку с пивом вурну у палатки.
Вернулся.
– Водочки бутылку!
* * *
– Ат, ч-черт! – махнул рукой Белов. – Достанут все равно ведь! – он сбросил газ.
– Но Коля! Они ведь тебя снова посадят!
– Нет. Борька сказал: не суждено. Такая матрица судьбы уж у меня, понимаешь ли…
Он завернул, въезжая на площадку для отдыха.
– Но это все ж тебе приснилось – твой Тренихин, встреча с ним!
– Думаешь? – спросил он саркастически, поспешно вынимая из кармана одну за другой стодолларовые купюры… – А вот сейчас мы это как раз и проверим!
Напротив них уже завис над площадкой для отдыха вертолет и начал медленно опускаться.
* * *
Калачев устроился очень удобно – на груде старых шпал – метрах в ста от здания вокзала, если это станционное строение можно назвать зданием.
Открыл.
Отпил, наверно, сразу треть бутылки. Водка, приятно обжигая пищевод, бодро влилась, ворвалась в пустой, голодный желудок.
Что ж? Полегчало сразу, мгновенно.
Он вскрыл пакет с солеными орешками.
Взял штуки три.
– Ну, вот и закусил…
Внезапно что-то твердое ткнулось ему в спину.
Устало, равнодушно, рефлекторно, он начал лениво поднимать руки, не дожидаясь даже неизменного «руки вверх».
Но, поднимая руки, скосил глаза назад.
Фу, черт возьми! Вот нервы…
Его слегка ткнул носом в спину какой-то бродячий пес.
Обычный пес. Большой. Бездомная дворняга, сразу видно. Худой, как смерть.
Пес обошел его, встал перед ним.
Кивнул ему, будто здороваясь. Кивнул достойно, скромно.
– Ну, здравствуй, пес!
Пес вильнул хвостом…
– Да ты не будешь это! Собаки орехов не едят.
Пес отступил на полшага и вопросительно взглянул ему в глаза…
– Ну, на тогда, попробуй!..Э-э-э… – вздохнул спустя секунду Калачев. – Да ты готов сожрать буквально все – кроме земли и неба… На! – Он высыпал остатки арахиса на землю и взялся за бутылку.
Через пять секунд орехам, как и водке, наступил конец.
– Ага! – Иван Петрович поднял палец. – Ну, сейчас-то мы устроим праздник с тобой!
* * *
– Еще бутылку водки! – протянул он деньги.
– Что закусить?
– А дай мне – вот – собачий корм, «Педигрипал»… пакетов пять… Килограммовых.
* * *
Белов медленно шел к гаишнику, вылезшему ему навстречу из вертолета.
«Опасно, ох как же опасно… – стучало в висках у Белова. – Могли давно дать по радио ориентировку, и сейчас его напарник – пилот, оставшийся в вертолете, может в любую минуту… Этот отвлечет, а тот просто врежет очередью по ногам… И хорошо еще, если по ногам…»
