После нежных ласк ей пришлось сообщить, что Галеран настаивает на поездке домой, чтобы получить у Губерта отцовское благословение.
— Опять на север? — застонал Рауль, но продолжал улыбаться и прижимал Алину к себе так крепко, будто не собирался отпускать. — Я там погибну.
— Может быть, мне разыскать для тебя шкуру белого медведя? — Она провела рукой по его груди. Если б можно было коснуться его кожи…
— Лучше прижмись ко мне ночью… или нет. Это может оказаться смертельным.
— Смертельным? — Пальцы Алины скользнули выше, к шее, где была хотя бы полоска открытой кожи. — От короткого воздержания никто еще не умирал.
Рауль поймал ее руку, поцеловал кончики пальцев.
— Чертовка. Но кое-кто из нас знает, что теряет.
— Ты хочешь сказать, кое-кто из нас более искушен в воздержании, — парировала Алина, с усмешкой вырывая у него руку, и, прежде чем он успел вернуть утраченное, вытащила его из амбара. Ей не терпелось побежать к Галерану и Джеанне и поделиться новостью с ними.
Рауль не очень сопротивлялся, только пробормотал:
— Опять бросаешь мне вызов со стен, зеленый новичок?
Помня эти слова, Алина не особенно удивилась, когда ночью Рауль появился у нее в спальне.
Она спала в одной постели с Джеанной, а Уинифрид — на полу, на подстилке у детской люльки. Рауль тронул Алину за плечо, тихо окликнул по имени, а когда она проснулась, поманил за собою. Снедаемая любопытством и нарастающим возбуждением, она ухватилась за его руку и встала.
Стоя на полу босиком, в одной рубашке, она беззвучно спросила одними губами:
— Что, по-твоему, ты сейчас делаешь?
— Принимаю твой вызов. — И он повел ее к двери, Алина знала, что не должна идти, но, как всегда, не смогла противиться соблазну. Она опасливо оглянулась на Джеанну, у которой был замечательно чуткий сон, и та как будто бы улыбнулась.
И тут соглядатаи и стража!
От волнения у Алины захватывало дух, но ум был занят вопросами сугубо практическими: как, к примеру, Рауль найдет укромный угол в доме, до отказа забитом людьми?
На верхнем этаже дома, где они все спали, располагался зал, а к нему вели три проходные комнаты. Та комната, которую она делила с Джеанной, была дальше всех от зала. Из нее можно было выйти в мужскую спальню, откуда сейчас вырывался оглушительный храп лорда Вильяма. Здесь для Рауля и Галерана на полу постелили циновки. Затем шла комната, где в одной большой кровати под балдахином мирно спали Хьюго, Мэри и обе их дочери, а их слугам пришлось лечь на полу.
Пробираясь между простертых на полу тел, Алина услышала шорох дождя. Значит, Рауль вел ее не на улицу.
В зале, должно быть, спят вповалку остальные слуги.
Да, задача нелегкая даже для опытного воина.
Он привел ее в закуток между залом и комнатой, рядом с лестницей, ведущей на нижний этаж. Но ведь внизу ночуют слуги из винной лавки и стражники?
Лестница была деревянная, прямая, и между двумя маршами под узким высоким окном помещалась небольшая ровная площадка. Рауль остановился, бесшумно сел, увлекая за собою Алину.
— Очень умно, — прошептала она, зная, что вот-вот будет наголову разбита мастером своего дела. Она умирала от нетерпения.
— Обычная разведка.
Он нежно, почти отечески, поцеловал ее в щеку. Так и она сама могла бы чмокнуть Донату.
И все же не так; ощущения были совсем иными, и она начинала уже дрожать от возбуждения.
Он ласково растирал ей руки, будто она дрожала от холода, и говорил с ней так тихо, что она скорее кожей ощущала теплое дыхание и угадывала слова, чем слышала звук его голоса.
Он рассказывал, как впервые оказался в Хейвуде и увидел ее, как росло и менялось его чувство к ней: от любопытства к интересу, от восхищения к одержимости, от одержимости к любви. То была атака атак, обращавшая остатки недоверия и сопротивления в трепетную нежность к победителю, к возлюбленному.
А руки его непрестанно ласкали ее, не делая притом ничего такого, что хоть отдаленно могло бы быть сочтено неподобающим и греховным.
Неужто он похитил ее из спальни только для бесед и скромных объятий?
И почему эти скромные объятия так волнуют ее?
Она порывисто придвинулась ближе, коснулась левой рукою его груди, погладила так, как он гладил ее, узнавая его тело на ощупь в темноте. Какая мощная широкая грудь под тонкой льняной туникой… Какие широкие мускулистые плечи. Какой твердый живот. Наверно, можно прыгать на его животе, а он и не заметит.
Рауль тоже придвинулся ближе. Его нога легла на ногу Алины, и она тронула каменно-твердое под тонкой тканью бедро. Туника была короткой, и вот рука Алины спустилась к подолу и ощутила тепло обнаженной кожи, поросшей жесткими волосками. Глаза не видели в темноте, но мысленно она видела золотую поросль на золотистой коже. Замерев на мгновение, она просунула руку под тунику. Во рту вдруг совсем пересохло, каждое биение сердца отдавалось в ушах, хотя идти выше она не смела.
— Как я хотел вот так чувствовать на себе твою руку, Алина, — шепнул он, чуть подвинувшись, и теперь его рука нашла подол ее рубахи, легла на обнаженное бедро и смело двинулась вверх. На ладони были мозоли.
Алина судорожно вздохнула и проглотила слюну.
— Я думала, даже муки ада не заставят тебя обесчестить меня.
Мучительница-рука была неподвижна.
— Мы скоро станем мужем и женой. В том, что мы делаем сейчас, нет никакого бесчестия. Но, как бы ни было, нынче ночью ты еще не станешь моей.
— А! — Только бы он не услышал разочарования в ее голосе! — Но что же мы будем делать?
Рука Рауля незаметно оказалась на спине Алины и тихо поглаживала ее. От этого хотелось мурлыкать.
— Проверим твою оборону, новичок, и немного приоткроем тебе, чего ты ждешь, — прошептал он, дыша теплом ей в шею. — Твоя оборона, милая, никуда не годится. Видишь — под стенами твоей крепости стоит целое войско. Развеваются знамена, блестят на солнце клинки. Слушай барабаны своего разгрома.
Должно быть, это он о громе сердца в ее ушах?
— Я не знаю, — сказала Алина.
— Ты страшишься сдаться на милость победителя?
— Нет, боюсь, что нас застанут в таком виде.
— Никто не станет искать нас здесь, если только ты не закричишь, — усмехнулся Рауль.
— Зачем бы мне кричать?
— Помнишь дом матушки Хелсвит?
Алина воззрилась на него, видя лишь тень лица во мраке.
— Ты хочешь ударить меня, а потом…
— Алина, я сделаю все, чтобы ни разу в жизни не ударить тебя. Но от наслаждения тоже иногда кричат.
И, прежде чем она успела выразить недоверие, он закрыл ей рот властным, победоносным поцелуем, и она сразу вспомнила Уолтхэм и повозку жестянщика. Из одного любопытства она нащупала ножны, но ножны оказались пустыми.
