коня и броситься вслед за ней, и вернуть ее, и просить ее вернуться, и требовать, чтобы она вернулась к нему, и если бы она отказала ему, то просить о смерти от ее руки или самому пронзить свое сердце и избавить себя от этого болезненного биения в груди. Но он был слишком горд, чтобы идти за ней, слишком сдержан, чтобы изливать свою душу, слишком высокомерен, чтобы упасть к ее ногам, и слишком ревнив, чтобы отпустить ее, чтобы позволить ей снова быть с демоном. И он продолжал стоять, наблюдая за движением снежинок за окном и думать, думать о ней, думать о словах сына, сказанных о ней, думать о демоне, погибшем во время их последней битвы, но снова вернувшемся, чтобы снова забрать у него все…
Конец пути. Эпизод пятый
Зима оказалась ранней. За долгие холодные месяцы Оннед из властного непреклонного правителя превратился в замкнутого молчаливого отшельника, редко покидавшего свои покои. Часто его заставали неподвижно стоявшим у окна, со скрещенными на груди руками, смотрящим вдаль напряженными выцветшими глазами. Он ждал ее.
Когда же пришла весна, Оннед отрекся от престола. Он передал земли своих отцов в правление своему единственному сыну и покинул замок, покинул свои земли, взяв с собой лишь кинжал, оставленный ему Индиль.
Коронация Тириса прошла без Оннеда. К началу церемонии Оннед был уже далеко от замка и от прежней жизни.
Он вышел из покоев, прошел по длинному коридору, спустился по ветвистой лестнице вниз, прошел через тронный зал и вышел в сад. Через центральную аллею он вышел к крепостным воротам, и они медленно отворились перед ним. Тысячи лет он ходил по этим коридорам, по этим дорожкам, но теперь за его спиной была пустота. Все осталось в прошлом. Он шел навстречу пустоте.
Оннед вышел за крепостные ворота и направился туда, куда вела его дорога, не задумываясь о том, куда он идет, каким будет его путь и где ему стоит остановиться. Он шел неспеша, смотря в пустоту перед собой.
К утру Оннед миновал эльфийскую рощу и вышел на вершину холма. Отсюда открывался знакомый вид на долину и на Нимфийские земли. Некогда черная, выжженная пустошь теперь преобразилась. Сюда вернулась жизнь. Молодая Нифийская роща дымилась воздушной зеленью первой листвы. До его слуха доносились легкие птичьи трели и далекие весенние голоса. Над рощей возвышались белоснежные башни нимфийского замка и искрящиеся на солнце крыши. Откуда-то доносился шум падающей воды… Она была где-то там, внутри этого зарождавшегося великолепия, он чувствовал это. Она – его Индиль, его спасение, его боль. Оннед пробовал всматриваться в хрупкие полупрозрачные силуэты, время от времени появлявшиеся между деревьями, прислушивался к их голосам. Это были юные дриады, тонкие и гибкие, как стебельки молодых осинок и берез. Индиль среди них не было.
Бежмятежность. Эпизод шестой
Она шла по влажной от росы весенней траве, которая, почувствовав первое тепло, смело, хотя еще и не в полную силу, пробивалась сквозь плотный слой прошлогодних опавших листьев. На Индиль было длинное простое платье, наподобие тех, что носили женщины в окрестных селениях, и длинная темная накидка. Капюшон надежно скрывал ее лицо от посторонних глаз и от солнечного света, и лишь пряди золотистых волос непослушно выбивались из-под плотных тканей и падали ей на грудь. Она шла не спеша, наслаждаясь свежестью раннего весеннего утра. Одной рукой она прижимала к бедру большую корзину, полную только что собранных трав и белого мха. Ее длинная юбка заманчиво колыхалась в такт движениям. В этой ослепительной простоте, очаровывавшей своим естеством, трудно было угадать Королеву, наследную принцессу Индиль де Алкарон, хранительницу здешних мест, мать правящего Нимфийского Короля Лоссен-Лотта.
Индиль свернула к небольшой хижине на краю рощи. Она откинула тяжелый полог у входа, и тут же в лицо повеяло знакомым уютным теплом.
– Я дома, – сообщила она легко и беззаботно, опуская принесенную корзину на пол.
Он вышел к ней, уже отошедший ото сна, но все еще хранивший утреннее тепло в своем взгляде и жестах.
– Самые сладкие слова, которые мне приходилось слышать… – произнес он и взялся развязывать ленты на ее накидке.
– Оставь, – она мягко остановила его руки. – Я собиралась кормить коз.
Он покачал головой.
– Ты всю ночь бродила под звездами, теперь отдохни, – он развязал ленты, опустил с ее головы капюшон и выпустил на свободу пышные золотистые локоны. – Я сам.
Она улыбнулась ему, нежно провела рукой по его седым волосам и отпустила его.
Он вернулся, когда солнце уже достигло своего зенита. Индиль сидела на полу, устланном мягкой соломой, подобрав под себя ноги, и плела венок из собранных ею ранних полевых цветов. Кетар залюбовался ею. Она почувствовала его присутствие и обернулась к нему, ласково улыбаясь и приглашая его сесть рядом. Он повиновался.
Он сидел рядом с ней, следил за ловкими, легкими движениями ее рук, ловил ее лукавые взгляды и нежные улыбки, обращенные к нему, и боялся дышать, чтобы не спугнуть этот момент истинного блаженства, эту возможность быть с ней, чувствовать аромат ее кожи, тепло ее улыбки, нежность ее слов. Спустя долгие столетия она вернулась к нему. Она дома. Она сама так сказала ему.
Он смотрел на нее сквозь легкие золотистые пылинки, кружившиеся в теплом солнечном свете, и пытался запомнить, сохранить в памяти каждую ее черту, каждое ее движение, каждый ее взгляд, каждую улыбку. Видения, посещавшие его вот уже который день, не оставляли сомнений – эти безмятежные мгновения сладкой близости с ней вскоре останутся лишь в его памяти. А сегодня Кетар видел его – одинокий белый силуэт на вершине холма, искавший выцветшими глазами среди зеленой листвы ее – Индиль… Кетар видел опустошенную душу Оннеда, его помутившийся разум, его беспокойный взгляд, его смятение и… кинжал в опущенной руке.
Кетар не осмеливался заговорить с ней. Она была так счастлива и безмятежна в своем незнании… Она обернулась к нему, примеряя готовый венок, он улыбнулся ей в ответ, а она рассмеялась, чуть запрокинув голову.
«Она прекрасна», – думал Кетар, глядя в ее
