большой палец. — Поздравляю, мужчины! С возвращением! Спасибо вам!
У КВС было жесткое лицо со шрамом через левую щеку, от глаза до подбородка. Он не знал, кого везет и что они совершили, но прекрасно понимал: сидящие перед ним смертельно уставшие, простецкие на вид парни — настоящие герои.
— Спасибо тебе, брат, чистая работа! — «Кинжалисты» зааплодировали в ответ.
Они впервые видели этого мужчину с волевым лицом, в потертой летной кожаной куртке, но тоже понимали — если бы он не дал согласия на этот рискованный полет, если бы с ювелирной точностью не принял их на борт, то судьба всей группы могла быть совершенно другой. Командир и его экипаж тоже были героями. Но в их кругах не принято употреблять громкие и высокопарные слова, не принято долго благодарить друг друга. Дверь в пилотскую кабину захлопнулась.
Оказавшиеся в родном воздушном пространстве, «кинжалисты» перевели дух, владевшее ими напряжение постепенно ослабевало. Все испытали радость облегчения, хотя в бочке меда отчетливо чувствовался привкус дегтя — у каждого в глубине души шевелилась мысль: «А как там Скат?»
Каждый против своей воли представлял себя на его месте: он один, за спиной никого нет, и удерживать наступающего врага уже не надо. Но ничего другого ему не остается… Только черная тоска и безысходность…
Однако Скат не тосковал и не думал, что за спиной у него никого нет. Из «Шарпа» лилась очаровавшая его когда-то песня, нежная, как поцелуй феи, и сладкая, как турецкий рахат-лукум. Музыка и голос были не в пример богаче тех, которые тогда мог воспроизвести его старенький проигрыватель. К тому же оркестр был совсем другого уровня, да и репетиции не прошли для Джен даром…
Волшебные звуки на эстраде Большого Концертного зала, сужаясь, втягивались в решетчатые коробочки микрофонов, преобразовывались в электрические сигналы, потом в радиоволны, которые неслись сквозь тысячи километров, пробиваясь через ветры и метели, преодолевали государственные границы и атмосферные помехи, огибали горные массивы, попадая, наконец, на чуткую антенну «Шарпа» и, вновь превращаясь в звуки, вылетали из его динамиков, расширяясь, словно конус сказочного цветка, и охватывая все прилегающее пространство, согревая холодный воздух, смягчая твердость острых скал и отклоняя свинцовые потоки, нацеленные в источник столь чуждой этим краям музыки…
Но Скат не собирался позволить сотням пуль совершить злое, черное дело, в его душе снова зародились чувства, которые он испытал при первом прослушивании: это он был влюбленным журавлем и счастливо танцевал со своей подругой в синем небе, под розовыми, подсвеченными заходящим солнцем облаками… Это он, спасаясь от смертельной стужи, летел первым в теплые и изобильные кормом края, но попал в покрытое серой пылью Кунжутское плато…
Как вечность назад, Скат завороженно слушал свою историю, хотя не мог полностью сосредоточиться, потому что надо было наблюдать, не готовит ли враг еще сюрприз вроде выстрела из гранатомета. Но, очевидно, больше гранатометов у «духов» не было. Ему удалось застрелить еще двоих и отбить очередную атаку, заставив противника лечь на холодные скалы, которые не утепляла волшебная песня, окружившая его защитным и согревающим коконом…
Евгения Барышникова пела с глубоким чувством и страстным надрывом, идущим из глубин души. Это уже не испуганная, только-только спасенная из липких лап бандитов провинциальная девчонка в наряде стриптизерши, это талантливая певица с большим будущим! Он представлял ее на ярко освещенной знаменитой сцене, в длинном дорогом платье с открытыми плечами, перед огромным, до отказа заполненным залом.
И хотя волшебный голос Джен вновь погрузил его в океан ранее неизведанных чувств, он не верил, что был близок с ней, спал в одной постели, и она говорила ему о любви, а он по своей дурной привычке не отвечал… Она стала женщиной высшего уровня, и сейчас он не осмелился бы подойти и заговорить с ней, как не посмел бы заговорить с Мирей Матье или другой мировой знаменитостью…
Смеркалось, он уже плохо видел врагов, но чувствовал, что они подползают, охватывая его полукольцом. Наверное, их пугает эта песня, они видят в ней какой-то подвох, чувствуют, что она окутала его своей надежной защитой, может, потому и не идут в последнюю атаку… Но у влюбленных птиц тоже положение ухудшилось: пронизывающий ледяной ветер тормозил полет, снег слепил и отяжелял крылья, напрасно Евгений поддерживал подругу, подставлял свою спину, чтобы она могла хоть немного передохнуть в воздухе. Голос исполнительницы леденел, в сказочные мед и рахат-лукум звуков постепенно добавлялся перец реальной журавлиной жизни, кислый запах сгоревшего пороха и густой дух оружейной смазки… А тут еще вместо охотников с дробовыми ружьями — свирепые бородачи с автоматами, посылающие смертоносные очереди, зловеще свистящие вокруг…
Моджахеды снова поднялись в атаку, до них было уже не больше ста метров. Конечно, в плохом кинематографе на сцене должен был появиться сказочный добрый дракон, который разделается с преследователями, обратит их в бегство, а потом перенесет на своей спине домой задержавшегося в горах Гиндукуша Ската. Но добрые драконы бывают исключительно в сказках, в реальности водятся только злые… Да и плохое кино отличается от обычной жизни. Как, впрочем, и хорошее. А в жизни приходится полагаться на самого себя. Поэтому ему, не надеясь на помощников, пришлось самому гранатами и длинными очередями отбивать атаку и, благодаря оптике, работающей в ночном режиме, это удалось в очередной раз.
Упала быстрая горная ночь, мириады звезд без особого интереса смотрели на неравный бой — подобными зрелищами в этих краях не удивишь ни людей, ни скалы, ни тем более холодные созвездия, находящиеся в бездонной черноте космоса на расстоянии миллионов световых лет.
В песне уже наступал финал: верная журавушка приняла в маленькое сердечко заряд, предназначенный возлюбленному, и рухнула, разбившись вдребезги о скалы, окружающие Кунжутское плоскогорье… А возлюбленный сложил крылья и камнем упал грудью на последнюю гранату… Перец в голосе певицы вытеснил сладость, осталась одна жгучая пороховая горечь… Джен замолчала, смолкла музыка, раздались бурные аплодисменты, но Скату некогда было воспринимать послевкусие песни: пришлось снова стрелять по атакующим и бросить в них предпоследнюю «М67»…
Силы куда-то уходили, бровь набухла, и кровь заливала глаз, почему-то болели рука и бок, что-то хлюпало под одеждой… Улучив минуту затишья, он лег на спину перезарядиться — так в тебя трудней попасть, да и хотелось передохнуть, посмотрев в звездное небо. На глаза попалась Большая Медведица, по которой легче всего ориентироваться в незнакомой местности. Потом вдруг звезды сорвались со своих мест, закружились в хороводе и сложились в знакомые силуэты. Скат понял, что это и есть созвездие Двух Журавлей!
