Спустя час в библиотеке она готовила себя к худшему из них. В тот день было пасмурно, и солнце не грело обивку кресел, не оживляло комнату. На окнах темнели замерзшие следы дождя, которым их всю ночь поливал северо-восточный ветер. И хотя дождь уже прекратился, ветер все так же завывал и бросался на стены, а дыхание его было столь холодным, что тепло пламени в камине почти не ощущалось.
Перед камином на столике лежала деревянная доска с рядами замерших в ожидании фигурок, однако взгляд на нее лишь напомнил Софии, что из Франции пока что не пришло никаких известий о полковнике Грэйми; они не знали, числится он среди раненых или погибших под Мальплаке. В памяти возникла его улыбка, и она поскорее отвернулась от доски, провела рукой по золоченым кожаным переплетам на ближайшей книжной полке, по привычке ища книгу, которую за эти годы читала чаще, чем остальные, — томик поновее, «Король Артур, или Британский герой» Драйдена. Уголки страниц, когда-то чистые, теперь потемнели от частого перелистывания, потому что книге этой всегда удавалось каким-то образом приблизить к ней Мори, даже когда их разделяли многие мили.
И книга все еще не утратила эту способность. София, прикоснувшись к ней, почувствовала эту связь, как в прежние времена, а когда она открыла наугад страницу и прочитала несколько строк, они заговорили с ней, как всегда, громко и уверенно, только теперь говорили они не о любви, а о поражении, что больше соответствовало ее нынешнему настроению:
Спускайте флаги, зачехлите барабаны.
Снимаемся, оставим этот берег роковой.
Она услышала, как у нее за спиной тихонько открылась и снова закрылась дверь, а потом отчетливое шуршание юбки возвестило о приближении графини. София, все еще глядя на книгу, заметила:
— Я так часто читала эту пьесу, что должна была запомнить ее не хуже любого актера, но до сих пор нахожу в ней строки, которые меня удивляют.
Подойдя ближе, графиня спросила:
— Что это за пьеса? — Когда она прочитала название, брови ее поползли вверх. — Я подозреваю, моя дорогая, что ты единственная в этом доме, кто взялся читать ее. Если эта книга тебе нравится, бери ее с собой. Это мой тебе подарок.
Будь это любая другая книга, она, скорее всего, стала бы отказываться, но для нее это было так важно, что она только прижала книгу к груди и поблагодарила графиню.
— Не стоит. Знаешь что, бери несколько. — Графиня обвела полки внимательным взглядом. — Герцогиня Гордонская заверила меня, что введет тебя в круг лучших родов Керкубри, но все они камеронцы, страстные пресвитериане, и вряд ли они привычны к такому удовольствию, как чтение. Нет, ты должна взять несколько книг с собой, иначе тебе там нечего будет читать, кроме религиозных трактатов. — Выбрав несколько томов, она сложила их стопкой у шахматной доски. — Эти я добавлю к твоему багажу. Давай и твоего Драйдена сюда положим. — Она протянула руку, и София неохотно передала ей книгу, но сердечно поблагодарила ее.
— О, вы так добры.
— Ты вообразила, что я отправлю тебя в такую даль с пустыми руками? — Опустив глаза, она тщательно, как будто это незначительное действие было очень важным, подровняла стопку книг. — Я полагаю, ты все еще намерена ехать? Я не хочу, чтобы ты думала, будто не можешь остаться. Еще не поздно.
София попыталась улыбнуться.
— Сомневаюсь, что слуги, которые все эти дни готовились к моему отъезду, будут рады, если я передумаю.
— У нас никто не хочет, чтобы ты уезжала. Слуги будут счастливы, если ты останешься в Слэйнсе. — Графиня посмотрела в глаза Софии. — И я тоже.
— Мне бы очень хотелось остаться. — София почувствовала, как в ней просыпается грусть. — Но здесь слишком многое напоминает о нем.
— Понимаю. — Графиня всегда казалась такой строгой, что иногда было легко забыть, что она тоже не так давно потеряла мужа и знала, каково это — жить с воспоминаниями. — Когда-нибудь ты найдешь в них утешение. — Глаза ее были устремлены на опущенное лицо Софии. — Иногда время лечит.
София знала, что это так. Она потеряла родителей и сестру, поэтому понимала, что года притупят боль печали, и все же чувствовала, что потеря Мори ранила ее глубже, чем все остальные утраты разом. Еще никогда она не чувствовала себя такой одинокой, как после его смерти. Она знала, что сама может состариться и умереть, прежде чем притупится боль, которая теперь не оставляла ее.
В коридоре послышались шаги, и в дверь негромко постучали.
— Думаешь, у тебя хватит сил справиться? — спросила графиня.
София закусила губу и кивнула.
— Я должна.
— Моя дорогая, ты не обязана это делать, если для тебя это слишком тяжело. Ребенку еще нет и двух лет, она ничего не запомнит.
То же самое, подумала София, она говорила Мори, когда тот упомянул о своем маленьком племяннике, которого так и не повидал ни разу. Теперь она поняла его ответ. Решительно подняв голову, она спокойным и уверенным голосом произнесла:
— Я запомню ее.
Графиня минуту сосредоточенно смотрела на нее, потом кивнула, пошла к двери, открыла и пропустила в библиотеку сестру Кирсти, которая вела Анну за руку.
Девочка была нарядно одета, как в церковь, с лентами в волосах. В комнату она не вошла, а остановилась у двери и крепко прижалась к сестре Кирсти, которая с виноватым видом посмотрела на Софию.
— Она плохо спала ночью — зубки режутся. Боюсь, сегодня она будет не в духе.
София улыбнулась — коротко, но с пониманием.
— Все мы могли бы быть повеселее.
— Я оставлю ее с тобой ненадолго, если хочешь, но…
— Не нужно. — София покачала головой. — Хватит и того, что я увидела ее. Иди ко мне, давай посидим рядышком.
Они сели там, где она так часто сидела с полковником Грэйми, у камина. Между ними на доске аккуратными рядами выстроились шахматные фигуры, и Анна, похоже, заинтересовалась ими. Сестра Кирсти хотела запретить ей их трогать, но графиня возразила, что ребенок ничего с ними не сделает.
— Фигуры из дерева, их не так-то просто сломать.
«Совсем не так, как настоящие солдаты», — подумала София, и сердце ее вдруг сжалось от тоски. Мори даже не увидит лица своей дочери, не увидит, как она маленькими ручками по очереди поднимает коней и слонов и, рассматривая их, по- отцовски сосредоточенно хмурит бровки.
София наблюдала за ней молча. Несколько последних дней она думала о том, каким должно быть их прощание, даже репетировала, как будет себя вести, что скажет, но теперь, когда минута расставания пришла, все слова стали казаться неуместными и ненужными. Как сказать ребенку, который не знает, что ты — ее мать, что ты любишь ее, что, расставаясь с ней, совершаешь самый мужественный и самый страшный поступок в своей жизни и что ты будешь скучать по ней так, как она и представить себе не может?
