Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
А молодого человека жаль. Парень подавал надежды. Но в его лета пора бы уже понимать жизнь и людей. Дурашка – вообразил, что галилеяне это «новые люди». Да нет ничего нового под небом, мой Бурр. Через многие годы риторы и летописцы представят галилеян праведниками и припишут им добродетели, доселе в людях незамеченные. Но человеческая природа неизменна. Галилеяне – рационалисты, а отнюдь не «новые люди». Малук этого не разглядел и заплатил жизнью за свой порыв. Впрочем, не торопимся ли мы хоронить Малука? У трупа, что нашли под городской стеной, было изуродовано лицо. Тело спешно погребли, и никто теперь не может утверждать, что это было тело Малука. Вы пишете, что рядом с трупом нашли именной жетон капитана Службы. Занятная деталь. К чему, скажите на милость, изменнику и дезертиру носить в одежде жетон, который при обыске выдаст его с головой? И, коли можно предположить, что галилеяне избавились от Малука, подстроив его гибель, то можно представить и другое – они использовали гибель иного человека (или тело погибшего ранее), дабы убедить власти в смерти Севелы Малука. Отчего галилеяне выбрали такой необычный способ убийства? Не для того ли, чтобы стражники нашли тело поскорее? А может быть, Шехт приметил слежку? Галилеяне расправились с Малуком или вывели его из Дамаска. И в том и в другом случае изуродованный труп с именным жетоном должен был убедить Службу в том, что больше нет надобности искать Малука. Поразмыслите над этим, претор.
Назначение Ваше в метрополию – дело решенное. Коли богам будет угодно, так через пару месяцев я встречу Вас на пристани Неаполя. Вы теперь нужны мне в Риме, мой друг. Божественный Кай Юлий затеял в Британии дело, на мой взгляд, сомнительное. Я, как мог, уговаривал принсепса не посылать галльские легионы в Британию, но Калигула слушать меня не стал. Британский царь Киннобеллин противится возведению наших прибрежных укреплений на юге земель тринобантов. Принсепс посылает туда два легиона, а между тем за спиной у нас остаются германцы, наглеющие от года к году. Боюсь я, что зимняя кампания на Острове окончится бесславно. Галльскими легионами следовало бы укрепить северный фронтир, а не посылать их в Британию. Германцы, случись такое, что Киннобеллин потеснит нас на Острове, могут потрепать северные армии. Те остаются без жалования уж второй год, а не пополнялись и того больше. Так вот: коли на северном фронтире станет худо – тогда партия Лепида непременно поднимет голову. А Кассий Херей и Корнелий Сабин станут интриговать против меня в полную силу. Эти мерзавцы не упустят возможности свалить консуляра Меммия. Ему поставят в вину то, что он поздно навел переправы на Рейне. Меммий же – моя креатура, на Палатине это знают. Лепид со своими прихвостнями Хереем и Сабином станут очернять меня перед принсепсом. Божественный Кай Юлий назначил Херея трибуном преторианцев, и тот совсем потерял голову от спеси. Я не доверил бы Херею и миски с брюквой, не то что преторианцев. Не пришлось бы принсепсу жалеть о том, что он возвысил этого вероломного человека.
Божественный Кай Юлий затеял пересматривать списки всадников, он намерен оставить лишь тех, кто унаследовал титул. Вас это не затронет, я о том побеспокоюсь. Мои добрые друзья в Верховной Коллегии нынче присматривают для Вас трибу. Вам пора участвовать в политике метрополии, друг Бурр, довольно с Вас Провинции. На зиму я арендовал для Вашей семьи виллу в Кампаньи. Все дела в Сирии оставьте Марку Светонию и готовьтесь к переезду. Заверьте в моем восхищении вашу почтеннную супругу, а сыну скажите, что в Италии его ждет великолепная псарня. Я помню, как Ваш мальчик любит охоту.
Жду Вас, претор.
Луций Лонгин.
Рим, десятый день октябрьских календ
правления Божественного Кая Юлия, года…»
* * *
Он шел по Каменному мосту, внизу чернели полыньи, справа светились вход в Театр Эстрады и окна знаменитого дома. На мосту дул сильный ветер, снежинки кололи лицо. А он быстро шел от Боровицкой, и ему хотелось пуститься в пляс. Мела пурга, тротуар заметало снегом. Он оставлял четкую вереницу следов, задирал голову, смотрел в подсвеченное московскими огнями небо.
«…дорого с суперобложкой – к черту суперобложку!.. Но нету суперобложки, и переплета нет… Немножко пройдет, немножко… Каких-нибудь тридцать лет…»
Он миновал «Ударник», вышел на Полянку. Ветер стих – как будто волшебной палочкой махнули, и пурга унялась. Плавно опускались крупные снежинки, и Полянка была пустой и белой-белой. По заваленной снегом дороге проезжали, пробуксовывая, редкие «Жигули» и «Москвичи». Проплыло такси с изумрудным огоньком на ветровом стекле.
«…Зеленые в ночах такси без седока…»
В желтом свете фонарей сыпал густой снег, и Полянка от этого была уютной, как старинная рождественская картинка. А ему хотелось бродить в чудесном городском снегопаде, в свете фонарей, по снежному безлюдью. Он думал о том, как удивится отец, когда возьмет в руки книгу, где на обложке – «Михаил Дорохов». И тоски он не чувствовал, и не было страха, что вся жизнь пройдет в ежедневных хождениях на работу и с работы. Завтра!.. Настоящий договор… А потом – гонорар, рецензии литературных критиков. Первая его сбывшаяся мечта… Первое его дело. Все сам сделал. От начала и до конца. Задумал и выполнил. А еще Штаты!.. Будет работать у Александра Давидовича Гольдфарба, не в самом скучном городе на свете…
Он задохнулся от счастья, нагнулся, подхватил комок чистейшего снега и растер по лицу. Холодные капельки побежали за ворот свитера. Дорохов засмеялся и смахнул снег перчаткой.
До дома было рукой подать, и он пошел медленно, хотелось подольше побыть под тихим снегопадом.
Он запел: «Тишайший снегопад – дверьми обидно хлопать. Посередине дня в столице – как в селе. Тишайший снегопад, закутавшийся в хлопья, в обувке снеговой проходит по земле. Он окнами домов на кубы перерезан. Он конусами встал на площадных кругах. Он тучами рожден, он окружен железом. И все-таки, он кот в пуховых сапогах…»
Навстречу прополз снегоуборочный грейдер, широкий стальной нож отваливал комковатые волны снега на бордюр, обнажая черный асфальт.
Дорохов подумал, что сейчас придет домой и выпьет рюмку коньяка. Непременно! «За успех нашего безнадежного предприятия». Первый, кому он подарит книгу – экселенц… А потом отцу пошлет. Ну и мужикам, конечно…
Гаривас скажет: «Вот те нате – хрен в томате! Вырастили Бабу-Ягу в родном коллективе!..»
А Тёма Белов скажет: «И молчал же, сволочь! Сидел, понимаете ли, кропал при лучине! Мы с ним пили, мы ему тайны поверяли… А он, гад – никому ни слова!»
Боря Полетаев скажет: «Дарственную изобрази. Внукам буду показывать. А ну-ка, внуки, скажу, глядите, засранцы: сам Дорохов мне книги надписывал».
Бравик вежливо покивает, посмотрит на обложку, скажет: «Обязательно почитаю, спасибо».
Ох, елки зеленые, как же все классно обернулось! Один только раз в жизни бывает у человека такая большая удача! И книга, и стажировка в Штатах… Еще же месяц тому назад ни черта не было… Психовал, терзался своей заурядностью… А теперь снег валит, настроение сказочное… Завтра поеду в редакцию, подпишу договор. Елена Даниловна – золотой человек! Редкий человек… Стоп! Какая еще Елена Даниловна? Сказано тебе – Лена. Хороший она человек, елки зеленые… А Курганова?! «Старик Державин нас заметил»…
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
