ее взгляд.
— Я очень многому научился у вас, Дебра. И всегда буду за это благодарен. Но нам обоим известно: все, чего я достиг, я достиг сам.
Она смотрела в свой бокал и хмурилась.
— Не уходи, Патрик. Я не знаю, как буду продолжать без тебя.
Личная просьба. Он должен был это предвидеть. Возможно, она даже искренне так думает.
Он встал.
— До свидания, Дебра, — сказал он.
* * *
Джулиан прошел мимо Патрика, поднимаясь по лестнице, и подумал, что он выглядит вымотанным, даже для окончания суда.
— Джулиан, — позвал его Патрик снизу.
Джулиан перегнулся через перила.
Патрик посмотрел на него и попытался выдавить улыбку, но это у него не особенно получилось.
— До свидания, Джулиан, — сказал он. — Увидимся.
Что-то шевельнулось в груди Джулиана.
— Патрик…
Но он уже ушел.
«О Господи! — подумал Джулиан. — О Господи, не дай этому случиться».
Дебра была одна в комнате клерков. Она стояла у факса, листая новые поступления.
— Так и думал, что найду тебя здесь, — сказал он. — Поздравления от Андерсона. — Он попытался поцеловать ее в щеку, но она отстранилась. — Я видел Патрика. Он выглядит ужасно.
Она сложила факсы в стопку и коротко улыбнулась ему.
— Он ушел.
Снова это болезненное шевеление в груди. Чувствуя себя старым и уставшим, он опустился в кресло.
— Что ты имеешь в виду — «ушел»?
— А что, по-твоему, я могу иметь в виду? Отбыл. Оставил. Выбыл… Из нашей жизни.
«Мой мальчик, — оцепенело подумал он. — Мой зять. Сын, которого у меня никогда не было». Клише были бесконечны. И все — с зубами.
Наконец он тихо спросил:
— А ты не ожидала, что он уйдет?
— Я думала, что он более сосредоточен на деле. Очевидно, я ошибалась.
Он провел ладонью по лицу.
— Возможно, ты не оставила ему выбора.
Она резко спросила, не хочет ли он выпить. Он покачал головой и молча наблюдал, как она принесла свой любимый уотерфордовский бокал из своего кабинета.
— Я из больницы. — сказал он ей, когда она вернулась. — Моджи, кажется, лучше. Врачи говорят, что завтра она может вернуться домой.
Она села за стол старшего клерка и сделала большой глоток.
— Дебра, — осторожно сказал он, — Моджи не виновата.
Она поставила свой бокал.
— Она выбрала самое неподходящее время. За день до главного заседания, когда я…
— Никто не сверяет свою жизнь с судебными расписаниями. Она сделала это, потому что не могла больше скрывать. Если кто-то и виноват в этом, то только мы.
— Не понимаю, как ты пришел к такому заключению.
Опустив глаза, он осознал, что сложил ладони вместе, как в мольбе.
— Пожалуйста, не злись больше на нашу дочь, это нас разлучает. Пожалуйста, не вынуждай меня выбирать, как ты сделала с Патриком. Пожалуйста, не отвергай того, что я должен сказать. — Помолчав он спокойно произнес: — Нам нужно искать помощь для Моджи, профессиональную помощь.
Она стала совершенно неподвижной.
— Мы говорили об этом годы назад.
— Нет, — терпеливо ответил он. — Я предлагал, а ты отвергала это.
— Потому что это бессмысленно.
— А я думаю, напротив.
— Я не согласна.
Он вздохнул.
Она еще отпила из бокала.
— Я не нуждаюсь в специалистах, говорящих мне, что я не умею обращаться с собственной дочерью. Говорящих мне, что это моя вина. Нет. Ни за что. Это не обсуждается.
— Вопрос не в том, как с ней «обращаться». Вопрос в том, как помочь ей примириться с тем, что произошло с Майлзом. А смысл есть, Дебра, поскольку впервые за двенадцать лет она этого хочет. Она хочет, чтобы ей стало лучше. Но она нуждается в помощи.
Она ничего не отвечала.
Он смотрел на нее, сидящую за столом в пустом офисе, в окруженнии факсов, юридических отчетов и шатких стопок дел. Она была в полном одиночестве. Она отвергла Моджи. Она отослала Патрика. Если он сейчас отступится, то останется с ней в этой стерильной бумажной пустыне. В этой мертвой зоне, где ничто не выживает.
— Я собираюсь искать помощь для Моджи, — сказал он снова.
— Я тебе сказала…
— И я тебе сказал. — Он замолчал. — Я не могу стоять и смотреть, как наша дочь идет по тому же пути, что и Майлз.
Она сжала челюсти.
— Ты утверждаешь, что это моя вина?
— Конечно, нет.
— Ты думаешь, это я виновата. Ты думаешь, и с Моджи тоже — моя вина.
— Бога ради! — вскричал он. — Речь идет не о тебе, а о нашей дочери! Неужели ты не видишь?
Она была поражена его вспышкой.
Он был поражен не меньше.
Он не мог вспомнить, когда повышал голос в последний раз — наверное, на футбольном матче в Оксфорде.
— Джулиан, — сказала она наконец, — если ты это сделаешь, я тебе не прощу. Ты должен себе это ясно представлять.
— Ничем не могу помочь, моя дорогая. Моджи нуждается во мне.
— А я не нуждаюсь?
Он вздохнул.
— Она нуждается во мне больше.
В молчании они смотрели друг на друга. Потом он встал и направился к двери.
Уходя, он слышал за своей спиной телефонный звонок.
После четвертого звонка Дебра взяла трубку.
— Дебра Суинберн, — сказала она.
* * *
…К тому времени в среду, когда Нерисса, наконец, добралась до Ля Бастид (это была среда), она начала испытывать к Антонии нечто большее, чем простое раздражение.
Это было уж слишком. Пора расставлять точки над «i». Придется ей поехать в это ужасное место, чтобы действовать лицом к лицу. Она укажет ей, насколько Патрику нужна жена со связями в высшем свете, при такой жене он далеко не пойдет.
Она набрала номер, который дала ей Дебра, но то ли Антония не брала трубку, то ли ее не было на мельнице. Нерисса никогда не сквернословила, но сейчас это было соблазнительно. Ей и в голову не приходило, что Антонии может там не оказаться.
Она взяла сумку из «дискавери», закрыла дом и отправилась на мельницу. Старый дом тонул в темноте, а маленького «ситроена» Антонии нигде не было видно. Нерисса толкнула дверь. К ее удивлению, та открылась. Антония, должно быть, забыла ее запереть.
Она вошла. Кухня была положительно средневековой, но на полке у раковины она обнаружила телефон и автоответчик. Антонию ожидало четыре сообщения. Нерисса нажала на «Пуск».
Услышав голос Патрика, она задохнулась.
Она прослушала все четыре сообщения. Все они были от него. «…Я вылетаю первым же рейсом, — гласило последнее. — Думаю, нам нужно разобраться с этим, Антония. Я действительно так думаю. Если ты захочешь… Я знаю, я смогу. Я… Я люблю тебя. И я никогда не переставал
